К Болоту вернулось сознание. Поздновато, конечно, дошло, что не отлупили бы его, как набитый оленьей шерстью мешок для кулачного изощрения, решись он показать матушкину выучку. А он не сразу насмелился причинить настоящую боль человеку, который не сделал ему ничего плохого. Ведь ристалище было всего лишь игрой. Это здравый рассудок, не стерпев односторонних побоев, разозлился и бросил хозяина. Оставил в мозгу одну цель, не покидающую никогда.
Болот содрогнулся. Не начни ребята восторженно мутузить его по плечам, он бы, безумный, наверное, убил человека.
Вот так кончился первый, покуда невсамделишный бой. Но стычка дала Болоту понять, что, перейдя за грань нерешительности, он теряет управление собой. Сонинги сели на оленей и уехали. Человек-гора, единственный среди них, возвышался на могучей коняге, а ноги все равно едва ль по земле не волоклись. Оглянувшись, дружелюбно помахал рукой на прощание.
Несколько дней Болот валялся дома больной. Слепая Эмчита, ворча, лечила его ссадины и синяки…
Славная матушка научила Болота ратному делу. Волю к победе он сам навострил не хуже лезвия своего меча по имени Человек. Но выяснилось, что достижение некоторых целей зависит больше от твердости нрава, нежели от воинского искусства, силы и даже сметки. Может, поэтому вполне дозревший возрастом Болот все еще считался в дружине мальчишкой.
В детстве он был куда решительнее. Или просто сумасброднее? Вспомнить, к примеру, бессмысленное восхождение на скалу орлов, когда ему вздумалось показать Илинэ, какой он могучий и ловкий. Куда-де до него слабосильному Атыну! Высоко полагал о себе…
Матушка тогда хорошо постаралась выбить дурь из башки. Болот лежал поперек лавки с закушенной губой, молча вздрагивая от вжикающих потягиваний прута по спине. И вдруг, в какое-то мгновенье, увидел перед собою не ребристую стену юрты, а девочку с вплетенными в косички красными бусами. В тот постыдный миг Болот догадался: она – тоже его цель. Правда, он не понимал, что с нею делать потом, по достижении. Он привык к цели, которую непременно надо найти и уничтожить. А на маленькую Илинэ ему хотелось смотреть, и только. Смотреть каждый день – безмолвно, недвижно, изо всех бушующих и, оказывается, совершенно ненужных для этого сил. Потому что подлинная сила была в ней: слабой и нежной девочке.
Илинэ вытянулась кудрявым деревцем, задорные косички превратились в летучие косы. Непостижимая сила ее продолжала выводить Болота из равновесия. Стало еще хуже! Прежде он при встрече хотя бы беседовал с нею по-человечески. Теперь же краснел, мучился и все не мог попрощаться. Стоял дурак дураком, пялился на девчонку и молол всякий вздор. С ужасом слыша себя будто бы со стороны, нес околесицу еще глупее. Нерешительность его от отчаяния вновь грозила выйти за грань. А что за нею стоит в этот раз, Болот не ведал, и сам себя боялся. Не было, значит, в нем какой-то малой частицы, мелочи, очевидно, весьма-таки важной для воина.
Правильно Хорсун сделал, что и нынче, к великой матушкиной досаде, не допустил Болота к Посвящению.
В тот отказной день, покинув Двенадцатистолбовую с горящими ушами, огорченный парень спрятался за полуприкрытой дверью. Не сумел уйти от соблазна подслушать разговор матери с багалыком.
– Он еще не готов, – молвил Хорсун. – У него нет уверенности в себе.
– Мой сын достаточно смел и силен, – возразила воинственная матушка.
Багалык устало вздохнул:
– Мне рассказывали, как один очень сильный и храбрый, но нерешительный воин стоял возле утеса в карауле, когда началась буря и стали падать камни. Не дерзнув ослушаться приказа, он не сдвинулся с места, и его завалило.
Задетая за живое, матушка сердито сказала:
– А я слыхала, как другой воин, который считал решительность главной доблестью, принял в ночи посохи трех бредущих стариков за вражеские копья и без колебаний порубил почтенных.
Наступило молчание. Болот за дверью обливался потом стыда, но не ушел. Дождался слов Хорсуна, брошенных с невнятной горечью:
– Мне хочется верить, что твоего сына ждет славная судьба, Модун. Судьба великого багалыка. Поэтому отношение к нему иное, чем к другим. Он будет сильнее меня. Не телом, но духом. Сумеет сдержаться, когда это будет необходимо. Не станет рубить стариков, которые не могут за себя постоять…
Матушка громким шепотом вскричала:
– Я совсем не тебя имела в виду!
– Знаешь ли ты, что нетвердость порождает в воине недоверие к любящим его? – продолжал Хорсун. – Яростные метания выводят такого ботура за грань разума. Одно за другим приходят к нему сомнения, гнев и безумие, а после он кается. И нет конца-краю вине… А неуверенность Болота странно смешана, напротив, с крайней доверчивостью. Но и подобная неуверенность способна подвести человека в миг испытания. Пусть же Болот не повторит ничьих ошибок и не наделает своих. Не зарубит стариков, но не даст и себя зарубить, не видя врага во враге. Жалея противника и веря ему на слово… Доверять всем и каждому можно было до Осени Бури. А по прошествии и нынче – нет. Тебе самой прекрасно об этом известно. И… прости меня, Модун.
Было слышно, как кто-то из них трудно сглотнул, и матушка тихо сказала:
– Ты прав. Но… я насилу собрала калым, багалык. После Посвящения собиралась женить сына. А теперь к девушке, которую он любит, может посвататься кто-нибудь другой.
Казалось, от полыхающих огнем ушей Болота загорится дверь Двенадцатистолбовой!
Хорсун, верно, улыбнулся – голос его повеселел.
– Одного года до сватовства хватит, не опоздаем! И к калыму прибавим из наших табунов. В скупости не упрекнут дружину Лахса с Манихаем! Если уж за скорою свадьбой дело станет, то и ее вслед за Посвящением спроворим с щедростью и молодечеством. По всему Великому лесу добрая молва пойдет!
Они еще о чем-то говорили. Болот не дослушал, кинулся прочь. Добежал до своей юрты и плашмя повалился на лежанку. Если он правильно понял, следующей весной Хозяйки Круга точно пометят зигзагом молнии его правую щеку?
Сбор калыма – вот в чем, оказывается, заключалось не свойственное матушке выкраивание всяческой выгоды, немало удивлявшее Болота в последнее время.
Смотреть на Илинэ! Смотреть каждый день – беспрепятственно, невозбранно! «К девушке, которую он любит…» Чуткая матушка увидела в нем то, чего он не знал. А теперь знает: его целью в отношении Илинэ всегда была женитьба!
Болоту стало весело и жарко. Из глаз выбило слезы благодарности, стыда, смеха над своими глупыми мыслями – сразу всего… Над женатыми ботурами всегда посмеивались холостые. Женатых в дружине была едва ли не четверть.
Вынырнув из воспоминаний, Болот неожиданно обнаружил, что мерин несет его сквозь густое плетенье кустов, сосновые перелески и еловые пади, по опасно покатому камню и беспутью в сторону Скалы Удаганки.
Ни разу еще он не видел эту скалу так близко. Издалека за темным лесом не особо рассмотришь, разве что маковку с вежи. От кого-то однажды слышал, будто похожа она на лицо сердитой старухи. Значения не придал – похожа, и ладно. Что ему-то с того? А тут величественный и воистину суровый лик поверг в оторопь и странное благоговение. Вспомнив древнюю, слышанную в детстве легенду о старой удаганке, вознесшейся в небо на звездном арангасе, Болот безоговорочно в нее поверил. Как было не верить, если правдой встало перед ним нерушимое тому подтверждение?!
