Смышленый малец кивнул, и только пятки торбазов сверкнули.
В кузню багалык заходить не стал, просто заглянул в дверь. Коротко поприветствовал ковалей, кинул Тимиру:
– Дело есть.
Увидев в руках гостя идола, кузнец остолбенел, но батас, кажется, потряс его еще больше. Забыл даже о заносчивом тоне, с каким в последнее время привык обращаться к Хорсуну.
– Да, моего литья нож, – поспешил подтвердить.
– Это я знаю. Помнишь ли, кому мастерил, кто владелец?
– Не помню. В том году много ножей заказывали.
Кузнец понял, что сказал лишнее, и осекся. Хорсун не замедлил полюбопытствовать:
– В каком году?
– Давно, – смутился Тимир. – Чехлы к ним наши бабы шили, у них спроси…
Не верилось Хорсуну в неожиданно ослабшую кузнецову память, но, растревоженный нехорошим предчувствием, не стал допытываться. Рассказал о сбежавшем незнакомце и предупредил:
– Никому ни слова.
Лишь тут хозяин кузни дернулся, бровь изогнул, и глаза дико сверкнули:
– Не надо мне указывать!
Домой не пригласил. Багалыка удивило негостеприимство, не присущее Тимиру. Тот снял шапку, вытер ею капли пота со лба.
– Сынка к южным соседям отправил, будто чуял недоброе, – поделился вдруг глухо. – Атын с детства склонен к Илинэ, в одной ведь семье росли, а теперь еще и влюбился. Ну, ничего, сговорим невесту издалека, выбьется дурь, – и онемел надолго, сморщив лоб в раздумье.
Хорсун прервал затянувшееся молчание:
– Олджуна здорова?
Кузнец смерил гостя неприязненным взором:
– А коль и не здоровится ей, тебе что с того?
– Воспитанница все же, вот и спрашиваю, – пожал плечом Хорсун. – Ладно, пойду я, на следы хорошенько гляну.
Усмехнулся, когда Тимир с видимым облегчением качнул головой.
В сугробах обнаружилась неглубокая впадина, прикрытая со стороны тропы снежным козырьком. Видать, незнакомец, которого упорно не желала называть Илинэ, нырнул туда с разбега и, полеживая в укроме, без помех прослушал разговор Хорсуна с нею. Подчищенный веткой след вел в подлесок за холмом. Человек разровнял снег небрежно, но легче искателю не стало – след терялся на перекрестной, крепко нахоженной тропе.
Багалык бранил себя на чем свет стоит. Вернувшись в околоток, бросил гневный взгляд на припертую палкой дверь коровника. Не мог осмыслить причины злодейства, не понимал, кто способен быть сообщником девчонки. Страшная неизвестность не вмещалась в обыденный уклад долины и растерянные мысли багалыка. Со смертью старейшины он окончательно уверился в том, что привычное бытие Элен кончилось.
Малый сход прибыл после полудня. Тимир попросил ковалей освободить кузню. Те ворчали, дивясь выбору места для высокого собрания в разгар их работы. Аймачные и главный жрец тоже вопросительно поглядывали на багалыка.
Пока кузнецы, не торопясь, складывали инструменты и одевались, нелегкая дернула Хорсуна пояснить старшинам, что случилось. Отвел их чуть дальше от кузни и, вынув из сумы пронзенного ножом идола, вполголоса повторил тяжкий рассказ. Только имени преступницы не назвал. Голову понурил, не в силах на людей смотреть, в лица их изумленные. Занятый скорбными мыслями, не распознал за спиной легких шагов. Чей-то яростный вскрик заставил вздрогнуть и обернуться…
Позади стоял Болот. Он все слышал, а теперь уставился на глиняного человека. Глаза парня напоминали два жгуче-черных озера, полных боли и гнева.
Совсем тошно стало багалыку, когда огляделся вокруг. С горы торопливо спускались шаман Нивани и травник Отосут. Высыпавшие из кузни ковали никуда не ушли, тихо переговаривались тут же. Из-за угла Тимировой юрты выглядывала Олджуна. Урана, скрестив на груди руки, прислонилась к двери, и черноглазая женщина, кажется, жена молотобойца Бытыка, приобняла болезную. Невдалеке наособь горбилась знахарка Эмчита, придерживая за поводок четырехглазого пса.
Давешний мальчишка пронесся за изгородью на разгоряченной лошади. Видно, счел незазорным поведать друзьям, что багалык запер Илинэ в коровнике. Пострелята-гонцы, в свою очередь, не одних аймачных оповестили, а сейчас, должно быть, свое доследование вершат на тропе у холма, ищут следы улизнувшего незнакомца.
Палящим жаром бросилась к щекам багалыка злость на неуемное человеческое любопытство и на себя, торопкого. Запамятовал, что перед ним не дружина.
– Все лишние – прочь! – рявкнул, взбешенный.
Как и следовало ожидать, безмолвный народ не сдвинулся с места, только разинутые рты захлопнулись. Хорсун нынче преемник досточтимого покойного старейшины по его же последней просьбе, и эленцы были не против главенства багалыка. Но, не привычные к грозному окрику, они не то чтобы ослушались, а и не поняли, кого гонит новый правитель. Немудрено: после слышанного да виденного волосы людей встали дыбом, глаза выпучились, и все мысли вылетели вон.
Бесшумно подойдя к Хорсуну, Эмчита зрячими пальцами пробежалась по идолу.
– Не поранься, – буркнул подавленный багалык.
– Батас боевой, – понятливо кивнула слепая, не притронувшись к ножу.
Гурьбой потянулись остальные.
Шрам на щеке главного жреца дергался, как за нитку привязанный. Щеки Болота были бледны. Тайный ужас рдел на лице Тимира. Кузнецы, сокрушенно вздыхая, рассматривали полукопье голубоватого железа с черненым рисунком и насечками.
– Наш батас, – молвил молотобоец Бытык и стрельнул в хозяина ошалелыми глазами.
– Э-э-э, кто мог содеять, такое, а-а? – сконфуженно выдавил старый Балтысыт. – Чья лютая рука, э-э-э, поднялась?
– Не пытай, – отрубил Хорсун. Неохотно добавил: – Малым сходом выясним, тогда и объявим, кто этот человек. Может, вовсе не та, что призналась.
Вспомнил, как Илинэ когда-то пыталась взять на себя столь же страшную вину после драки мальчишек. Подумал с дрогнувшим сердцем: «Клещами вытягивай – правды не добьешься».
* * *
Сандал раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но лишь трудно икнул, будто некая сила стиснула горло. Сквозь взвихренный ветер времени перед глазами мелькнула Скала Удаганки, и бело-золотой огонь полыхнул за валуном… Новорожденная девочка засучила ножками на заячьем одеяльце… На левой стене пещеры ярко и живо сверкнул глаз крылатой Иллэ…
Изображать имеющих души осмеливался лишь один человек в Элен. Дитя, которое явилось в год Осени Бури, в пору шевеления звезд и начала бедствий. Девочка, непростая нравом, с большим джогуром. Тезка Большой Реки…
– Илинэ, – прохрипел взмокший Сандал и трясущейся рукой рванул на шее шарф из хвостов белого песца.
– Илинэ… Илинэ? Илинэ?! – прошелестело в толпе. Словно отголосок подзабытой бури колыхнул Великий лес, на все лады перебирая изреченное имя в верхах встревоженных крон.
