Черень выпал из руки.
Не может быть. Медведь настоящий. Олджуна просто ушла. Наверное, замерзла в пургу, а потом ручьи ливня унесли тело далеко.
Парень нагнулся. Надо взять мертвую вещь, показать багалыку. Пальцы обхватили холодный черень… Подержали его и выпустили. В третий, и последний раз, на исходе терпения, Болот дернул веревку. Взлетая к небу, поперхнулся от избытка свежего воздуха. Будто бы, голову запрокинув, чорон прохладного кумыса вылил в иссушенный рот.
– Кух-кух! Суох-суох! Ка-к-кар! – клекотали, каркали охотники.
Зверь лежал, чуть раскинув здоровенные лапы, мирно и доверчиво, как спящий человек. Он был черный. Черные лесные старики обычно мельче бурых, ниже на полголовы. А этот, молодой, невиданно крупный, едва ль не на голову превышал среднего бурого.
Старшие завалили нору бревнами и притоптали землей. Болот выстругал ворона из палки, вынутой у зверя из пасти. Подобрав все обломки развалин, охотники разожгли костер. Хорсун бросил в огонь куст можжевельника – пусть уйдут бесы, снующие в этом гиблом месте. Уговора не было, но каждый из эленцев знал: не он будет тем, кто скажет людям, где был добыт черный медведь.
Быгдай подрисовал углем глазки деревянному ворону, клюв и грудку обмазал кровью. Поставил фигурку над головой лесного старика: гляди, друг, вот он – виновник, вот твой убийца!
Тушу окурили священным дымом. Старшина тонготов совершил обряд освобождения душ. Угощая духа огня, негромко запел благодарственную песнь господам, подарившим зверя. После и ему самому: «Пусть вскинет твоя воздушная душа чистый взор к вышине, дедушка, перед тобою небо. Пусть возродится твоя материнская душа в живой капле, дедушка, перед тобою Великий лес. Пусть возрадуется твоя земная душа доброму пути, дедушка, перед тобою вечный Круг. Мы позаботились о тебе. Уходи спокойно».
– Вспотел старик, надо бы помочь ему раздеться, – заботливо сказал Быгдай и надрезал шкуру.
Старшина «предупредил»:
– Осторожнее двигайся, дедушка, острые сучья кругом!
«Раздевали», стоя с правого медвежьего бока. Говорят, если снимать шкуру с обеих сторон, следующий старикан побьет охотников сразу двумя лапами.
Заплетенная в тугие мышцы, выпростанная из шкуры туша столь разительно напоминала ободранное человечье туловище, что к горлу Болота снова подступила тошнота. Он отвел взгляд. Не на человека-мужчину походил освежеванный зверь, а на женщину – уж очень высоко выступали мышцы на его груди. Недаром, видно, советуют ягодницам: «Встретив медведя в тайге, обнажитесь до пояса и поприветствуйте: «Новости есть, сестрица?» Тогда не обидит…
В голове Болота билась назойливая мысль о находке в норе. Сказать багалыку?.. Но зачем? Что это изменит?
Собаки чуть слышно повизгивали. Гневались, а может, стыдились, что не допущены к радостной суете. Привязанные псы сидели прямо, поводя острыми ушами. Смотрели в огонь и отворачивали от охотников оскорбленные морды.
Болот принялся мастерить волокушу из гибких молодых берез. Он тоже был разочарован. Совсем не такой виделась ему когда-то в мечтах первая медвежья охота.
– Неплохо бы пир устроить, – сказал Хорсун, когда разделанное мясо и голову зверя укрепили на волокуше. – Завтра соберется общий сход, вот и объявим о нежданном подарке богов. Праздник птиц – добрый повод для дружественного стола и погашения чрезмерных тревог. Жизнь ведь продолжается.
Весело и как будто оценивающе глянув на Болота, багалык внезапно передумал:
– Нет, пожалуй, торопиться не будем. Придержим угощенье до воинского Посвящения.
Домм восьмого вечера
Слово рождает речь
В полдень горы стараньем табыка и эха уведомили о сходе. Эленцы разъяснили приезжим, куда надо идти. Прибавилось ботуров в воинских рядах – к великой радости Модун, утром явилась отцовская дружина.
Людей на Суглане собралось не меньше, чем рыбы в озере Аймачном. Было много детей. Старшины Элен и чужаков встали на взгорье посреди аласа.
– Зачем малышей привели? – ворчал главный жрец. – Начнут шалить и мешать!
Глава тонготов возразил:
– Все они старше пяти весен. С этого возраста человек вполне самостоятелен, умеет думать и может дать дельный совет.
– Дети не поймут важности сегодняшнего разговора! – возмутился Сандал.
– Мы всегда совещаемся с ними, – прищурился тонгот. – У кочевых народов такой обычай. Ты хочешь поменять наши обычаи, жрец?
В спор вмешался одулларский старшина:
– Память ребенка прозрачна. На сходах дети запоминают, как слово рождает речь.
– Они останутся здесь. А если нет – мы покинем Суглан, – пригрозил тонгот.
– Беда у нас одна. Придет и не пощадит ни взрослых, ни детей, – вздохнул одуллар.
Сандал был вынужден согласиться, но недовольство его только усилилось. Жрецу не нравился новый состав Малого схода, в который вошла куча незнакомых людей. Не нравилось, что переводит Эмчита. Эта слепая старуха была как глупое эхо, что болтает на всех языках…
Чтобы отвлечься и унять досаду, Сандал начал разглядывать шаманов, сидящих впереди со стариками. Волшебников было нетрудно различить по волосам – нарочито косматым или убранным в многочисленные косицы.
В плотном ряду зияло никем не занятое место. К нему пробирался вихрастый паренек, таща на закорках шумного старичка. Сидя на спине преданного друга, дед Кытанах, а это был, разумеется, он, помахивал ручкой и весело отвечал на летящие отовсюду приветствия.
– Верно говорят: «Хочешь иметь совет на все случаи жизни – носи дедушку с собою в суме», – расчувствовался одулларский старшина.
Толпа начала поспешно расступаться: следом за Билэром шел молодой мужчина, по виду одуллар, также со стариком в руках. Только это почтенное бремя было безгласно. Их со всех сторон обтекали волны всполошенного шепота и опасливой пустоты. Мужчина прошагал к тому же месту.
Что-то шепча другу в ухо, Билэр торопливо его подвинул. Лицо Кытанаха вытянулось в изумлении и любопытстве. Мужчина удобно примостился рядом, все так же держа на руках свою молчаливую ношу, разодетую в богатые меха. Бледно-желтый цвет лица одулларского старца говорил о том, что со здоровьем у него неважно. Несмотря на тесноту, люди почему-то старались отодвинуться от этих людей подальше.
– Мертвый шаман пришел, – улыбнулся старшина. – Помнишь, благородный жрец, я говорил тебе, что ты его скоро увидишь?
Сандал вгляделся в старика пристальнее и с ужасом понял, что это не человек…
– Его зовут Хойл, – сообщил старшина. – Он давно умер, поэтому не скрывает свое имя. Да что его скрывать, если оно и означает то, что есть – Мертвый шаман. Хойл большой чародей, он знал свое будущее. Я знаком с ним с детства. Когда мне исполнилось всего семь весен, а Хойл был в живой мощи, он меня вылечил.
