– Ясно, – подхватывает преподобный Верринджер, – в Соединенных Штатах все иначе.
Наступает пауза; собеседники обдумывают сказанное.
– Но вы же верите в бессмертие души?
Это коварный вопрос – ловушка, от которой зависит его судьба.
– Ну да, разумеется, – отвечает Саймон. – Как в этом можно сомневаться.
Верринджеру, кажется, полегчало:
– Многих ученых мужей одолевают сомнения. Тело оставьте врачам, говорю я, а душу – Богу. Как говорится, кесарю кесарево.
– Безусловно, безусловно.
– Доктор Бинсвангер очень высоко о вас отзывался. Я имел удовольствие встретиться с ним, путешествуя по континенту: Швейцария представляет для меня большой интерес с точки зрения истории, – и говорил с ним о его работе. Поэтому, естественно, я обратился к нему за советом, когда стал искать крупного специалиста по эту сторону Атлантики. Такого, – он запнулся, – который оказался бы нам по средствам. Доктор Бинсвангер заявил, что вы хорошо разбираетесь в нервно-мозговых заболеваниях и что в вопросах амнезии вы скоро станете ведущим специалистом. Он утверждает, что вы подаете большие надежды.
– Весьма любезно с его стороны, – бормочет Саймон. – Это очень сложная область. А я опубликовал лишь пару-другую небольших статей.
– Будем надеяться, что по завершении своих исследований вы сможете пополнить их число и пролить свет на эти непостижимые тайны. И я уверен, что общество удостоит вас заслуженного признания. Это, в первую очередь, касается данного нашумевшего дела.
Саймон отмечает про себя, что хотя у преподобного Верринджера рот, как у головастика, сам он далеко не дурак. У него нюх на честолюбивые планы других людей. Наверное, его переход из англиканской церкви в методистскую не случайно совпал по времени с политическим закатом первой и восхождением второй в Канаде?
– Вы прочитали высланный мною отчет?
Саймон кивает.
– Я понимаю, что вы стоите перед дилеммой, – говорит он. – Не знаете, чему же вам верить. Ведь на следствии Грейс, похоже, рассказала одну историю, на суде – другую, а после того, как ее смертный приговор заменили пожизненным заключением, – вообще третью. Впрочем, во всех трех случаях она утверждала, что и пальцем не тронула Нэнси Монтгомери. Однако несколько лет спустя появляется отчет миссис Муди, где приведено, по сути, признание Грейс в том, что она действительно совершила данное деяние. И этот рассказ не противоречит последним словам Джеймса Макдермотта перед казнью. Однако вы говорите, что после возвращения из больницы она это отрицала.
Преподобный Верринджер отпивает кофе.
– Она говорит, что ничего не помнит, – произносит он.
– Ах не помнит, – говорит Саймон. – Тонкий нюанс.
– Ее вполне могли убедить в том, что она совершила преступление, в котором неповинна, – поясняет преподобный Верринджер. – Такое и раньше случалось. Так называемое «Признание», столь красочно описанное миссис Муди, имело место после многолетнего заключения в исправительном доме, при установленном его комендантом Смитом режиме. Общеизвестно, что это был растленный человек, совершенно не подходивший для своей должности. Его обвиняли в крайне грубом, отвратительном поведении: так, например, сыну его разрешалось стрелять в осужденных, как по мишеням, и однажды сынок даже выбил кому-то глаз. Ходили также слухи о жестоком обращении с заключенными женского пола, и можете себе представить, какие формы оно принимало. Боюсь, это не вызывает никаких сомнений, поскольку было проведено тщательное расследование. Я объясняю временное умопомешательство Грейс Маркс именно этим дурным обращением.
– Но кое-кто отрицает ее умопомешательство, – возражает Саймон.
Преподобный Верринджер улыбается:
– Наверное, вы имеете в виду доктору Баннерлинга. Он был настроен против нее с самого начала. Наша комиссия обратилась к нему, ибо его благоприятный отзыв оказал бы неоценимую помощь нашему делу, но доктор остался непреклонен. Что же вы хотите от закоренелого тори: дать ему волю, он бы приковал бедных сумасшедших цепями к кроватям и вешал бы каждого, кто косо на него посмотрит. К сожалению, должен признаться, я считаю его представителем той растленной системы, что ответственна за назначение на должность коменданта столь грубого и невежественного человека, как Смит. Я понимаю, что в Лечебнице не обошлось без злоупотреблений: после возвращения Грейс Маркс даже высказывались подозрения, что она – в деликатном положении. К счастью, все эти слухи оказались безосновательными. Но какое малодушие, какая бессердечность – пытаться совратить не владеющих собой несчастных женщин! С Грейс Маркс я провел много времени в молитвах, стараясь залечить раны, что были нанесены ей этими вероломными и заслуживающими порицания изменниками, обманувшими общественное доверие.
– Весьма прискорбно, – отмечает Саймон. О подробностях выспрашивать нельзя – сочтет за нездоровое любопытство.
И вдруг его осеняет – преподобный Верринджер влюблен в Грейс Маркс! Отсюда его негодование, его горячность, его настойчивые прошения и комиссии и прежде всего – вера в ее невиновность. Возможно, ему хочется вытащить ее из тюрьмы, полностью ее оправдав, а затем на ней жениться? Она все еще недурна собой и наверняка будет испытывать к своему избавителю трогательную признательность. Униженную признательность. Ведь на духовной бирже Верринджера униженная признательность – несомненно, товар наипервейший.
– К счастью, произошла смена правительства, – говорит преподобный Верринджер. – Но мы все равно не желаем давать ход своему нынешнему прошению, пока не убедимся, что прочно стоим на ногах. Поэтому мы и решили обратиться к вам. Не стану от вас скрывать – далеко не все члены комиссии поддержали это решение, но мне удалось убедить их в необходимости получить объективное заключение компетентного специалиста. Например, диагноз о скрытом умопомешательстве в момент совершения убийств. Впрочем, следует соблюдать величайшую осторожность и честность. Общество в целом настроено против Грейс Маркс, ведь Канада – очень фанатичная страна. Очевидно, тори путают дело Грейс с «ирландским вопросом»
[23], хоть она и протестантка, и принимают убийство одного джентльмена-тори, – каким бы достойным ни был этот джентльмен и каким бы прискорбным ни было это убийство, – за общенародное восстание.
– Каждую страну раздирают разногласия, – тактично замечает Саймон.
– Но даже если оставить это в стороне, – продолжает преподобный Верринджер, – мы стоим перед выбором: возможно, та, кого многие считают виновной, невиновна – или, возможно, та, кого некоторые считают невиновной, виновна. Нам не хотелось бы давать противникам реформ повод для новых нападок. Но, как речет Господь, «истина сделает вас свободными»
[24].
