Книга Она же Грейс, страница 97. Автор книги Маргарет Этвуд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Она же Грейс»

Cтраница 97

– Но ведь позднее она вам в этом призналась, – возражает Саймон.

– Правда? Не помню…

– В исправительном доме, – продолжает Саймон. – Она сказала вам, что ее преследуют залитые кровью глаза Нэнси. Так, по крайней мере, передала ваши слова миссис Муди.

Маккензи ерзает от неловкости на стуле и опускает взгляд.

– Грейс пребывала в душевном расстройстве, – говорит он. – В замешательстве и унынии.

– Но глаза?

– Миссис Муди, – к которой я отношусь с величайшим уважением, – произносит Маккензи, – обладает довольно богатым воображением и склонностью к преувеличениям. Она вкладывала прекрасные слова в уста своих персонажей, которые те вряд ли когда-либо произносили: ведь Макдермотт был неотесанным мужланом, – даже мне, его защитнику, с трудом удалось нацарапать пару добрых слов об этом человеке, – а Грейс – почти еще ребенком, к тому же необразованным. Что же касается глаз, то разум часто выдает желаемое за действительное. Я каждый день с этим сталкиваюсь в показаниях свидетелей.

– Значит, глаз не было?

Маккензи снова ерзает.

– Насчет глаз я не мог бы поклясться под присягой, – отвечает он. – Грейс не сказала ничего такого, что могло быть расценено в суде как признание, хоть она и говорила, будто сожалеет о смерти Нэнси. Но на ее месте это любой мог бы сказать.

– И впрямь, – говорит Саймон. Он начинает догадываться, что историю с глазами выдумала вовсе не миссис Муди, и ему становится интересно, какие еще эпизоды ее рассказа объясняются склонностью самого Маккензи к приукрашиванию. – Но у нас есть также показания Макдермотта, которые он дал прямо перед казнью.

– Ну да, заявления, сделанные на эшафоте, всегда попадают в газеты.

– Интересно, почему же он так долго выжидал?

– До самой последней минуты он надеялся, что ему, подобно Грейс, смягчат наказание. Он считал, что они оба виновны в равной степени и заслуживают одинакового приговора. И если бы Макдермотт обвинил Грейс, то тем самым еще крепче затянул бы петлю у себя на шее, поскольку ему пришлось бы признать, что он размахивал топором, ну и так далее.

– Между тем как Грейс могла бы обвинить его относительно безнаказанно, – вставляет Саймон.

– Вот именно, – подтверждает Маккензи. – И в нужный момент она не преминула это сделать. Sauve qui peut [82]! У этой женщины стальные нервы. Будь она мужчиной, из нее бы вышел хороший адвокат.

– Но Макдермотт так и не получил помилования, – говорит Саймон.

– Разумеется! Глупо было на него надеяться, но он все равно пришел в ярость. Он считал, что и в этом тоже виновата Грейс, – по его мнению, она сыграла на жалости, – и, насколько я понимаю, захотел ей отомстить.

– Да это и немудрено, – подхватывает Саймон. – Помнится, он утверждал, что Грейс спустилась вместе с ним в погреб и задушила Нэнси собственной косынкой.

– Ну да, косынку действительно нашли. Но все остальное не является неопровержимым доказательством. Макдермотт уже рассказал несколько разных историй и вдобавок слыл отъявленным лжецом.

– Но ежели выступить адвокатом дьявола, – возражает Саймон, – из того факта, что человек слывет лжецом, еще не вытекает, что он лжет всегда.

– Совершенно верно, – отвечает Маккензи. – Что ж, я вижу, обворожительная Грейс весело водит вас за нос.

– Веселья в этом мало, – говорит Саймон. – Должен признаться, я зашел в тупик. Ее слова похожи на правду, она кажется искренней и честной, но я не могу отделаться от мысли, что она мне лжет, а я не в силах прямо на это указать.

– «Лжет» – слишком сильное слово, – отвечает Маккензи. – Вы спрашиваете, не лжет ли она вам? Давайте выразимся по-другому: лгала ли Шахразада? В ее собственных глазах – нет. В самом деле, ее рассказы нельзя рассматривать с точки зрения четких категорий Правды и Лжи. Они совсем из другой оперы. Возможно, Грейс Маркс попросту рассказывала вам то, что необходимо для достижения желанной цели.

– Какой же? – спрашивает Саймон.

– Развлечь Султана, – отвечает Маккензи. – Предотвратить удар. Отсрочить ваш уход, чтобы вы как можно дольше оставались с нею в комнате.

– Но какой во всем этом смысл? – восклицает Саймон. – Развлекая меня, она ведь все равно не выйдет из тюрьмы.

– Не думаю, что она в самом деле на это рассчитывает, – говорит Маккензи. – Но это же очевидно! Бедняжка в вас влюблена. Одинокий мужчина, довольно молодой и к тому же не урод, является к женщине, долгое время находившейся в уединении и лишенной мужского общества. Вы, без сомнения, стали предметом ее грез.

– Не может этого быть, – возражает Саймон, помимо воли краснея. Если Грейс в него влюблена, то она слишком хорошо хранит свой секрет.

– Ну а я в этом просто уверен! Я и сам испытал нечто подобное: ведь я проводил с ней долгие часы в ее тюремной камере в Торонто, пока она до бесконечности раскручивала передо мной свою пряжу. Я вскружил ей голову, и она не могла оторвать от меня глаз. Такие нежные, томные взгляды! Стоило мне коснуться ее руки, и она бы тотчас бросилась мне в объятия.

Саймону противно. До чего же самоуверен этот маленький тролль в кокетливом жилете и с носом-картошкой!

– Да ну? – произносит он, стараясь не выказать своего гнева.

– Конечно, – говорит Маккензи. – Видите ли, она считала, что ее повесят. Страх очень сильно возбуждает – советую вам когда-нибудь испробовать это средство. Нам, юристам, часто приходится выступать в роли святого Георгия. Найдите прикованную к скале девицу, которую собирается сожрать чудище, спасите ее, а потом забирайте себе. С девицами это обычное дело, вы не согласны? Не скажу, что я не испытал искушения. Она была тогда еще очень молода и нежна, хотя, конечно, тюремная жизнь ее ожесточила.

Саймон кашляет, чтобы скрыть свою ярость. Как же он мог не заметить, что у Маккензи чувственный рот старого развратника? Провинциального завсегдатая публичных домов. Расчетливого сластолюбца.

– На это не было и намека, – говорит он. – В моем случае.

Саймон считал, что грезил он сам, но теперь уже начинает в этом сомневаться. Что же на самом деле думала о нем Грейс, пока шила и рассказывала о себе?

– Мне очень повезло, – продолжает Маккензи, – ну и, разумеется, самой Грейс, – что убийство мистера Киннира рассматривалось первым. Всем было ясно, что она не могла застрелить Киннира, а что касается убийства Нэнси, – да по сути дела, обоих этих убийств, – там улики лишь косвенные. Грейс осудили не как главную исполнительницу, а как соучастницу, поскольку против нее говорило только то, что она заранее знала о намерениях Макдермотта и не донесла на него, а затем никого не известила об уже совершенном преступлении. Даже главный судья призывал к снисходительности, и с помощью нескольких убедительных прошений мне удалось спасти ей жизнь. К тому времени смертный приговор был вынесен обоим, и процесс завершился, поскольку судьи сочли излишним углубляться в детали второго дела. Поэтому Грейс так и не судили за убийство Нэнси Монтгомери.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация