Когда все было кончено, Эльва заплакала и отвернулась. Я погладил ее по волосам и плечам, и мне снова захотелось убежать. Мне было стыдно, я редко ходил к шлюхам. Наше соитие получилось быстрым, но для меня после долгих месяцев вынужденного воздержания более чем удовлетворительным. Эльва не вызывала во мне той багряной страсти, которую рождала болтовня Сленьи, тем не менее она знала толк в любовных играх. Я лежал с закрытыми глазами, размышляя, буду ли искать с ней встречи после того, как уйду.
Из смежной комнаты донеслось тихое хныканье. Эльва встала с кровати и открыла дверь, но, очевидно, ребенок просто ворочался во сне. Она закрыла дверь и вернулась в кровать, где я сидел, собираясь одеться.
– Не уходи, – попросила она.
– Мое время истекло, – сказал я.
– Мы берем не за время, – возразила она и обеими руками толкнула меня в грудь. Я упал на спину. – Ты заплатил за то, чего хотел, и получил свое. А теперь я получу то, чего хочу я.
И Эльва с шутливой свирепостью взобралась на меня сверху и принялась покрывать поцелуями мою шею и грудь, снова и снова касаясь острыми зубками моей кожи. Она зализывала старые ранки и открывала новые. Кожу болезненно покалывало, я замер в ожидании большего. Ее точеное тело со страстью прижималось к моему.
Очень скоро я снова возбудился и уже хотел перекатить ее на спину, однако она не позволила, продолжая сосать и прикусывать мою кожу острыми, как лезвия, зубами. Затем ее голова опустилась ниже, к моему животу.
Когда ее рот отыскал мою возбужденную плоть, во рту появился вкус лимона, а влажный чавкающий звук, с которым ее губы трудились над моим членом, окатил меня жарким гулом неразборчивых голосов.
Я испугался, понимая, что начинается приступ и скоро я буду не в состоянии отличить фантазии от реальности. Мысленным взором я видел, как рот Эльвы, украшенный крохотными острыми лезвиями, поглощает меня и терзает мое тело, а ее язык, деловито сосущий мой член, сделан из ртути. Ее голова двигалась вверх-вниз, спутанные волосы разметались по моему животу. В синестетическом кошмаре я представлял ее свирепым чудищем, которое вгрызается в мои кишки. Борясь с безумием своих видений, я протянул ладонь и сдавил затылок Эльвы. Ее мягкие волосы напоминали косматый мех зверя, но я продолжал гладить ее голову и шею, пытаясь сосредоточиться на реальности.
И реальность вернулась. Эльва сосала с величайшей нежностью. Я вспомнил, как бережно она засовывала кулачок младенца себе в рот, бархатное прикосновение ее ужасных зубов, когда она ласкала мою грудь. Она начинала мне нравиться, и я смотрел, как она отстраняется, чтобы мне было лучше видно. Ее губы впились в мой член, щеки втянулись. Я чувствовал, как она слегка сжимает член своими острыми зубками, удерживая головку и усердно работая языком. Когда она подняла на меня глаза, я кончил, бурно и неистово.
Одевшись, я сказал ей:
– Можешь оставить всю сотню.
– Мы договаривались на пятьдесят.
– Не за это, Эльва.
Она лежала на животе, слегка повернув шею, чтобы видеть меня. Прохладный воздух от вентилятора лохматил ее волосы. Я заметил, что кожа на ногах сзади повреждена. Шрамы покрывали внутреннюю сторону каждого бедра и нежную кожу под коленями.
– Ты уже заплатил. Мы договорились заранее.
– Тебе не помешают лишние деньги.
– Я хочу, чтобы ты пришел снова. Не за деньги.
Я бросил взгляд на стопку монет.
– Я все равно не возьму их. Купи что-нибудь ребенку.
Внезапно резким движением она встала с кровати – там, где бледная кожа соприкасалась с простыней, осталась нежная розовость. Эльва взяла монеты с комода и засунула в нагрудный карман моей рубашки.
– Пятьдесят.
Вопрос был закрыт.
Я услышал, как ребенок снова заворочался в соседней комнате. Эльва стрельнула глазами в сторону смежной двери.
– Не уходи. Я накормлю его, а потом…
– Кто отец ребенка?
– Мой муж.
– Где он?
– Его увели с собой шлюхи.
– Шлюхи?
– Файандлендки. Чертовы стервы забрали его, когда уходили.
Эльва рассказала мне, что во время последней оккупации в городе стояли шестнадцать женских отрядов. Они захватили в плен всех мужчин в городе. А когда наши войска освобождали город, файандлендки забрали мужчин с собой, оставив только стариков и сопливых мальчишек.
– Думаешь, твой муж жив?
– Наверное, жив. Я не слышала о массовых казнях, они просто берут пленных. Впрочем, откуда мне знать? Всякое могло случиться.
Она сидела на краю кровати, все еще без одежды. Я решил, что она снова плачет, но на лице Эльвы застыло суровое, упрямое выражение, в глазах ни слезинки.
Судя по звуку, ребенок в соседней комнате был готов разреветься.
– Почему ты хочешь, чтобы я остался? Ты боишься?
Эльва широко распахнула рот и положила палец на язык, не задевая зубов, колючих, словно лезвия пилы. Затем поводила пальцем по языку и сделала вид, что сосет.
– Тебе понравилось? – спросила она.
– Очень, – ответил я.
– Останься, ты мне нравишься.
Несколько мгновений я смотрел на нее, разрываемый желанием бежать куда глаза глядят, подальше от ее горестной жизни, и куда более глубоким чувством, зовущим меня остаться и убедить ее, что наша встреча больше, чем случайная связь. Тогда мне придется как-то вмешаться в ее жизнь, помочь ей.
– Не знаю, – беспомощно выдавил я.
– Тогда уходи. Значит, ты сделал свой выбор.
Я сделал выбор.
– Хочешь, чтобы я пришел еще? – спросил я.
– Твое дело. Цена остается прежней. Ни больше, ни меньше.
Эльва потянулась за длинным балахоном, сунув ногу в одну тапку и нащупывая другую. Я открыл дверь и несколько мгновений спустя стоял на грязной улочке, круто спускавшейся с холма.
Наутро я узнал, что нерегулярный паром зайдет в Виньо до обеда, и решил убираться с острова. В ожидании судна я бродил по узким улочкам, гадая, встречу ли Эльву.
Стояла влажная духота, и я расстегнул ворот рубашки. Оказалось, крохотные порезы немного кровоточат, что напомнило мне, как Эльва, дразнясь, водила острыми зубками по моей груди. Я дотронулся до самого длинного пореза. Болело несильно, но в ранке выступила кровь. Не подхватить бы инфекцию. Я принялся высматривать аптеку, чтобы купить мазь с антисептиком.
Город томился, придавленный жарой и безветрием, а влажный воздух душил, словно женская плоть. Я почувствовал, что задыхаюсь и непроизвольно верчу головой, пытаясь схватить глоток кислорода. И только оказавшись на пирсе, понял, что меня накрывает новый приступ. Впрочем, кажется, несильный. Довольный тем, что сумел определить причину недомогания, я почувствовал себя лучше.
