Я открываю глаза – снова у дедушки в доме. Передо мной купленный в магазине холодный яблочный пирог в фольге, в нем одинокая свечка. Есть та, кем я себя считала, – и теперь я не могу даже представить себе полностью этот идеал, врывается реальность, – и та, кем я стала сейчас на самом деле.
Эта девушка – беглянка (хотя в данный момент она застыла и смотрит на холодный яблочный пирог). Ни дедушка, ни я не притворяемся, будто это может продолжаться долго. Дедушка никогда не отворачивается от реальности, никаких фокусов с зеркалами и дымом. Он печально глядит на меня. Ходить вокруг да около он не станет. Теперь все слишком серьезно. Мы каждый день обсуждаем план, и каждый день план меняется. Я сбежала из дома, сбежала от приставленной ко мне стражницы Мэри Мэй – она служит в Трибунале, и ее работа в том и состоит, чтобы следить за каждым моим шагом, как я соблюдаю правила для Заклейменных. Я ускользнула от радара. Официально я объявлена в розыск, и чем дольше пробуду здесь, тем больше вероятность, что меня обнаружат.
Две недели назад мама велела мне бежать, у меня до сих пор мурашки бегут по коже, как вспомню ее настойчивый шепот. Глава Трибунала, Боско Креван, ворвался в наш дом и потребовал, чтобы родители выдали меня. Боско – отец моего парня, бывшего парня, мы десять лет прожили по соседству. Месяца не прошло с тех пор, как мы сидели за столом в нашем доме. А теперь мама предпочитает, чтобы я пряталась, лишь бы не попала вновь ему в руки.
Дружба строится всю жизнь – врага можно нажить за секунду.
Только одну важную вещь я прихватила с собой, убегая: записку, что сунула мне моя сестра Джунипер. Записку от Кэррика, он сидел в соседней камере в замке Хайленд, где располагается Трибунал, он присутствовал у меня на суде, пока ждал своего, он видел, как меня клеймили, – все видел, в том числе тайное шестое Клеймо на позвоночнике. Единственный человек, кто в состоянии понять, каково мне сейчас, потому что прошел через все это сам.
Мне ужасно хочется найти Кэррика, но пока не получалось – он сумел удрать от своего стража, едва его выпустили из замка, и я понимаю, что ему непросто связаться со мной, когда меня ищут. Он успел найти меня перед тем, как я залегла на дно, – спас из месива в супермаркете, доставил домой (я отключилась, долгожданная наша встреча прошла не совсем так, как я надеялась). Оставил записку и исчез.
Но теперь я не могу связаться с ним. Нельзя было оставаться в городе, меня узнавали в лицо. Я позвонила деду. Я понимала, что к нему на ферму стражи явятся в первую очередь, что мне следует искать другое, более надежное убежище, но по крайней мере на этой земле дед – господин.
Или так мы думали в тот момент. Едва ли он или я догадывались, как упорно стражи будут меня искать. С тех пор как я тут, на ферме, обыски не прекращались. Пока им не удалось обнаружить мое убежище, но они возвращаются снова и снова, скоро удача изменит мне, это я понимаю.
Всякий раз стражи подбираются к убежищу так близко, что я перестаю дышать. Я слышу их шаги, даже дыхание, а я лежу, скорчившись, зажатая, в какой-то щели над их головами или под ногами, иногда в таком очевидном месте, что им в голову не приходит туда посмотреть, иногда в таком опасном, что они не решаются лезть.
Сморгнув, я отгоняю эти мысли.
Смотрю на одинокий огонек, мерцающий на холодном яблочном пироге.
– Загадывай желание, – говорит дедушка.
Я закрываю глаза и думаю изо всех сил. Слишком много желаний, и все они теперь неосуществимы. Но я убеждена: если у человека вообще нет желаний, значит, он либо совершенно счастлив – либо сдался.
Счастливой я себя никак не могу назвать. И сдаваться не собираюсь.
И, хотя я не верю в магию, я считаю, нужно загадывать желания, это символ надежды, жест доверия к собственной воле, указание на цель. Может быть, если сказать вслух, чего ты хочешь, оно станет реальным – наметишь свой путь, легче будет его пройти. Давай, собери в точку позитивные мысли: думай о том, чего хочешь, загадай желание, а потом постарайся его осуществить.
Я задуваю огонек.
Едва я открыла глаза, как в прихожей послышались шаги.
Дахи, верный управляющий деда, появился в дверях кухни:
– Стражи явились. Быстрее!
4
Дед вскочил из-за стола так проворно, что стул упал на каменный пол. Никто не стал его поднимать. К визиту стражей на этот раз мы оказались не готовы. Накануне они уже обыскали всю ферму вдоль и поперек, казалось, уж сегодня-то нас оставят в покое. И почему на этот раз не выли, как обычно, сирены? От их воя замирает каждая душа в каждом доме; когда они проносятся мимо, счастливчики могут потом рубашки на себе отжимать – какое облегчение!
Не обменявшись ни словом, мы выскользнули из дома. Инстинктивно мы понимали, что прятать меня внутри больше нельзя. Свернули направо, в сторону от подъездной дорожки, обрамленной вишнями в цвету. Я не знала, куда мы бежим, – главное, как можно дальше уйти от главного входа.
На ходу Дахи отрывисто сообщил:
– Арлин увидела их с башни. Позвонила мне. Без сирен. Застали врасплох.
Полуразрушенная нормандская башня служит теперь дозорной вышкой – оттуда дедовы помощники высматривают стражей. С тех пор как я тут, кто-нибудь обязательно дежурит и днем и ночью, работники сменяют друг друга.
– Они точно сюда? – спросил дед, оглядываясь во все стороны, поспешно соображая. Планируя. Но, увы, я почуяла панику в его жестах. Никогда раньше не замечала у деда страха.
Дахи кивнул.
Я побежала быстрее, чтобы не отстать.
– Куда мы?
Оба молчат. Дед все так же оглядывается, стремительно проносясь по своей земле. Дахи присматривается к деду, пытается разгадать его мысли. При виде их растерянности мне становится очень страшно. Чувствую, как колет под ложечкой, как частит сердце. Мы бежим со всех ног в дальний конец фермы не потому, что у деда есть план, а потому, что плана нет. Он пытается выиграть время, что-то придумать.
Сквозь поля, мимо клубничных грядок, где мы только что трудились.
Стражи все ближе. Раньше на обыск приезжала только одна машина, а теперь, кажется, их больше. И шум двигателей громче, видимо, вместо легковых автомобилей прислали минивэны. В легковом два стража, в минивэне – четверо. Сколько машин я слышу? Три? Может быть, двенадцать стражей.
Меня затрясло. Это будет обыск по полной программе, и теперь уж меня найдут непременно: я в ловушке. Втянула в себя побольше свежего воздуха: свобода ускользает от меня. Что они со мной сделают, я не знала, но не так давно я заработала Клейма, красные буквы «П» выжжены у меня в шести местах. Совсем не хотелось выяснять, на что еще способны стражи.
Дахи глянул на деда:
– В овин?
– Они там пошарят.
Они смотрят куда-то вдаль, словно ждут ответа от самой земли.
