Мне поплохело при мысли, что Джунипер проведет целую ночь в том ужасном заведении. Там Креван рыщет, и настроение у него после катастрофического интервью с Эрикой Эдельман конечно же ужасное, что угодно может произойти. И я со страхом думала о том, как мама явится к стражам, ворвется в эту больницу и обвинит их в том, что они похитили ее дочь – не ту дочь. Сработает ли? Неужели они извинятся и отпустят обеих? Отпустят других родителей вместе с детьми? Я торопливо прихватила со стола Пита кое-что еще.
– Тебе разрешили? – тихо спросил Кэррик.
– Эниа сказала, я могу брать все, что мне нужно.
Он приподнял бровь.
– Да, она хорошая, – признала я наконец-то.
– Каков план?
– Мы кое-кого навестим.
– Кого?
Рафаэль Ангело дал мне совет: нельзя все время убегать, нужно развернуться и встретиться с преследователем лицом к лицу.
В записке, которую Тина передала мне перед побегом, был только адрес – без имени, без объяснений. Имени и объяснений не требовалось, я знала, кто там живет.
– Наведаемся к Мэри Мэй.
49
В растерянности я всякий раз хватаюсь за факты. Кто против меня, кто на моей стороне. Кому можно доверять, кому нельзя и как воспользоваться и теми и другими. Конечно, это максимальное обобщение: против меня незаклейменные, на моей стороне – Заклейменные.
Нельзя было ехать в такую позднотищу на машине Леонарда или в «мини» Рафаэля, и, разумеется, ни в коем случае нельзя было воспользоваться какой-то из машин Эниа Слипвелл – если ее уличат в помощи мне, это все испортит, она лишится доверия обычных людей. Нам с Кэрриком нужно быть среди своих, и единственный безопасный для нас транспорт – автобус, развозящий Заклейменных перед комендантским часом.
Мэри Мэй жила за городом, не в пригороде, а возле озера. Неужели эдакая крестьянка, разводит скот или даже лошадей? Хотя вряд ли животные стали бы ей доверять. У них чутье на таких, как Мэри Мэй. Но озеро – замечательное, не подумала бы, что она может там поселиться. Красивое, просто волшебное, вокруг горы, волна за волной, за дымкой туч и тумана. У моей подруги Марлены там дача, они почти все выходные проводили там и иногда брали меня с собой. Мама тоже возила нас к озеру, она любила встречать там рассвет. Пока мы с Джунипер не заныли, что нам эти поездки скучны, – тогда она стала ездить одна. Теперь мне стало стыдно, что мы так ее подвели.
Мы с Кэрриком пока не были уверены, там ли, у Мэри Мэй, видеозапись, но никакой другой информацией мы не располагали. Джунипер сказала, что Мэри Мэй забрала все из моей комнаты и увезла на личном автомобиле и одета тоже была не в форму – интересно, какая у нее «гражданская одежда», трудно себе представить, чтобы Мэри Мэй купила хоть тряпку, не похожую на форму стража. Видимо, Креван страшно давил на нее, требуя срочно отыскать меня и видеозапись. И то и другое – ее ответственность, а она упустила и меня, и вещдоки. Мои вещи она конечно же повезла к себе домой, чтобы спокойно в них покопаться. Это всего лишь вещи, но противно даже думать – мои плюшевые игрушки, фотографии, книги, одежда, все, чем я владела в жизни, – все отнято.
Джунипер снабдила меня кепкой – надвинув ее на лоб и распустив волосы, я скрыла Клеймо на виске. В офисе Эниа нам дали нарукавные повязки, чтобы мы не выделялись среди Заклейменных: странно было бы, если б в автобусе для Заклейменных оказался человек без такой повязки. Я уже несколько недель в бегах, и снова надеть повязку – словно груз к телу привязать. Я видела, что Кэррик чувствовал то же самое, он даже вести себя стал непривычно, надев повязку. Наверное, для того их и придумали, чтобы мы чувствовали себя униженными, отрезанными от общества.
Кэррику хотя бы не приходилось каждый день выставлять свое Клеймо на всеобщее обозрение. Но на этот случай и придуманы нарукавные повязки с буквой «П», уравнивают таких, как он, с теми, у кого ожоги остались на видных местах.
Мы втиснулись в забитый автобус, развозящий Заклейменных перед комендантским часом. Присоединились к своему народу. Кэррик низко надвинул кепку на лоб, прижался ко мне, опустил голову – лица не разглядеть. Я ухитрялась держаться ко всем спиной.
В автобусе нужно было предъявить удостоверение Заклейменного и сесть.
– У нас нет карточек, – шепнул Кэррик.
– Есть, – ответила я и достала из рюкзака две карточки, позаимствованные у помощников Эниа. Если она и правда заботится о своих людях, пусть раздобудет им новые.
Кэррик глянул и засмеялся, должно быть восхищаясь моей предусмотрительностью. Хотя в итоге я – Харлан Мерфи, тридцатилетний компьютерщик, а он – Трина Оверби, библиотекарша сорока с лишним лет.
В автобусе мы так же, не поднимая глаз, пробрались на задние сиденья. Я даже не знала, глянул ли кто в мою сторону, потому что я старалась ни на кого не смотреть.
Казалось бы, в автобусе, полном Заклейменных, среди своих, я могла чувствовать себя в безопасности, но все равно боялась. На экране за кабиной водителя вспыхнуло объявление. От Трибунала, как любое объявление в автобусе для Заклейменных. Фотография Кэррика. Сердце заухало, я с силой толкнула Кэррика, привлекая его внимание. Фотография была сделана в Хайленд-касле, когда его доставили туда стражи. Я узнала фон, на таком снимают арестантов. Он смотрел в объектив с чистейшей ненавистью, сразу видно – с таким связываться опасно, вон шея какая крепкая, мышцы буграми вздулись на плечах. Под фотографией подпись: «В БЕГАХ».
И голос бойкой заместительницы Пиа Ванг: «Кэррик Уэйн разыскивается вместе с Селестиной Норт как ее сообщник. Обнаружив любого из них, позвоните по этому телефону, и вы получите награду».
Предложить награду Заклейменному – все равно что ребенка в лавку сладостей запустить.
– Джунипер! – шепнула я Кэррику. – Они ее разоблачили. Наше время истекло.
– Нет, о тебе ни слова, – возразил он. – Смотри внимательно.
Он был прав. Говорили только о нем, о Кэррике. Креван все еще думал, что запер меня в больнице, теперь оставалось лишь заткнуть рот Кэррику. Утром мама и вся ее команда поддержки ворвутся в больницу, тогда-то Креван поймет, что я снова от него ускользнула. Тогда он потребует мою голову.
Женщина, сидевшая перед нами, обернулась и уставилась на нас. Я на миг подняла голову и увидела, как другие пассажиры тоже начали оборачиваться.
– Все о’кей, – не поднимая глаз, буркнул Кэррик.
Но ничего не о’кей, вот уже все обернулись и таращатся. Кое-кто начал быстро нажимать кнопки мобильных телефонов. Вдруг автобус прижался к обочине и остановился. Сердце упало. Кэррик взял меня за руку. Я сидела у окна, он в проходе. Он медленно водил большим пальцем по моей ладони. Не знаю, замечал ли он это сам. Он словно бы оберегал от всего мира мой шрам, пусть в глазах других людей это уродство, а он – восхищался.
Водитель поднялся и обратился к нам:
– Все должны ненадолго выйти из автобуса. Загляните в кафе или в туалет, как хотите.
