– Судья Креван в прямом эфире на канале Трибунала объяснит нам, что нас сегодня ждет, – заворковала заместительница Пиа Ванг, точно развлекательную программу представляла.
На экране появился Креван, он сидел в коричневом кожаном кресле в кабинете Трибунала, облаченный в красную мантию.
– Сегодня – сорокалетний юбилей Трибунала, основанного моим дедом. Мы прошли большой путь. Если бросить взгляд назад, на тогдашнее состояние страны, политическое и экономическое, хаос, вызванный легкомысленными и беспощадными решениями наших лидеров, и сравнить, к чему мы теперь пришли …
Мы уже близки к тому, чтобы полностью очиститься от всех пороков, от иррациональных, аморальных, неэтичных и безответственных решений. Теперь нашими компаниями управляют компетентные люди, в мировой политике нас признают как страну, в высшей степени заслуживающую доверия, с нами хотят иметь дело.
Недавно в столице и в ряде небольших городов произошли волнения. Могло показаться, что мы сбиваемся с пути, упускаем из вида цель. Сегодня настало время перегруппироваться. Сегодня мы выведем напоказ тех, от кого мы защищаем свое общество. Проведем парадом тех немногих, ядовитых для общества членов, которые не способны думать и действовать, как мы. Разумеется, мы любим и этих наших собратьев; ставя на них Клеймо, мы не перестаем их любить, но таким образом мы спасаем себя и подаем всему миру знак, что мы – пристойное, хорошо организованное общество.
Он глядел прямо в камеру, его голубые глаза так и впивались в каждого из нас.
– Сегодня вы увидите и поймете, зачем нужен Трибунал. Вы увидите ту часть населения, в которую сами превратитесь, если не пожелаете жить в пристойном, хорошо организованном обществе. Я прошу всех, я призываю выйти на улицу, выстроиться вдоль пути этой процессии, поддержать нас.
Картинка на экране исчезла, и женщины разом заговорили, заспорили, кое-кто еще сохранял спокойствие, но большинство уже одолевала паника.
Опять свисток, четыре раза ему пришлось надрываться, прежде чем все умолкли.
Главная стражница поднялась на возвышение и заорала:
– Заклейменные! Снимайте с себя все и переодевайтесь в одежду, которая сложена в том конце помещения. Не задавайте вопросов и пошевеливайтесь!
Я приподнялась на цыпочки, высматривая, что же там сложено в конце помещения. Ворох красных тряпок, в разводах, как будто их только что окунули в краску, – и тут я поняла, почему у тех женщин, которых я видела снаружи, белые фартуки были в красных пятнах. Они поспешно красили одежду – в красный цвет, цвет Клейма.
Поначалу все двигались медленно. Женщины переговаривались, нехотя продвигаясь по наклонному полу к более высокому краю, где лежали красные груды, но потом сообразили, что выбор ограничен, своего размера может не хватить, и начали торопливо хватать, а кое-кто уже и отпихивал других в борьбе за красные тряпки.
Маленький размер, средний, большой, самый большой. Рядом со мной плачет какая-то рыхлая старуха. Я подошла к столу, поискала себе маленький, ей – самый большой, хорошо бы хватило. Маленькие закончились. Женщина слева от меня протянула мне свою добычу и потянулась к стопке среднего размера.
– Спасибо, – растерянно поблагодарила я.
Никто, как ни странно, не пытался меня опередить. Старуха со слезами на глазах приняла из моих рук то, что я ей принесла.
Когда я развернула выданную одежку – она была вся смята, свернута комом, – то пришла в ужас, как и все остальные, судя по их крикам, воплям, вою. Красная обтягивающая комбинация, оставляющая почти все на виду.
– Я не надену это! – крикнула какая-то женщина. – Я это не надену!
Ее призыв подхватили, и все, кто уверенно, кто робко, согласились: будем держаться заодно. Красные тряпки полетели на пол.
Стражи проложили путь к той женщине, с которой начался протест.
– По приказу Трибунала вы обязаны надеть это.
Все затихли, наблюдая.
Женщина взяла в руки комбинацию и швырнула ее на пол к ногам стража.
Мгновение полной тишины, а потом взметнулась дубинка, ударила женщину сзади под колени. Она рухнула лицом вниз, разбила губу, хлынула кровь, она вскрикнула от боли. И тогда вся толпа разделилась надвое – одни женщины отступили и поспешно принялись переодеваться, другие бросились в атаку. Я оказалась далеко от центра событий, на самом краю толпы, – ошеломленная, напуганная. Нас загнали сюда, в тесноту, обращаются как со скотом.
Вдруг стражи принялись свистеть. Мы переглянулись, недоумевая. Они не требуют тишины, они свистят так, словно кого-то поймали. Но здесь же все и так Заклейменные, вот мы и смотрим с недоумением, разве Заклейменных можно поймать вторично? Неслыханное дело.
Большинство стражей сошли со своего места, словно все это отрепетировали заранее, и, свистя, проложили себе путь через толпу. Они окружили не одну из Заклейменных, а женщину-стража. Та озиралась в ужасе. Коллеги обступили ее со всех сторон. По цеху переливался свист, и эхо разносилось так громко, что мы зажимали уши, и эта стражница тоже. Они сгрудились вокруг нее, выстроились кольцом и принялись тыкать в свою же коллегу дубинками. Не шутя, какие уж тут шутки.
– Раздевайся, Карен!
– Для нас всех бесчестье, чтобы такая носила наш мундир. Снимай!
– Ты знаешь, что ты сделала, Карен! – орал один.
– Мы наслышаны о том, что ты сделала! – чуть ли не пел другой.
Они травили ее, тыкали дубинками, толкали, пока она в голос не закричала, моля их остановиться. Она звала на помощь, но вряд ли могла ожидать ее от нас. Только что она заставляла нас раздеваться, а теперь напарники принялись за нее, решили наказать за проступок, о котором нам ничего не известно. Какой-то профессиональный промах? Что-то узнали о ее личной жизни? Что бы ни было, они узнали, они выследили. Пропала Карен. Они хорошо спланировали это нападение, унизив ее – да еще перед сотнями Заклейменных.
Вот уже Карен швырнули на пол и принялись раздевать, как она ни брыкалась, как ни вопила. Стащили с нее форму и набросили на голову комбинацию. Она попыталась отобрать свою форму, да где там. А из цеха ей не выбраться, ее не выпустят, дверь заперта, Карен зажата в нашей толпе. Совершенно беспомощная, как и все мы. Забилась от нас подальше в угол, заплакала.
На том наша борьба и закончилась. Я прижалась спиной к стене, чтобы никто не подсмотрел шестое Клеймо, и быстро переоделась. Оглядела себя, чувствуя, как слезы щиплют глаза, но тут на другом краю помещения между двумя женщинами вспыхнула свара, и мне стало некогда жалеть себя. Голоса озлобленные, вот-вот полезут в драку.
– Она взяла мое! – кричала одна.
– Не брала! – рычала вторая. – Я первая ее взяла. Положила на минутку, а ты уж и ухватила.
Женщины вокруг неуверенно переминались с ноги на ногу, никто не хотел вмешиваться. Я оглянулась на стражниц – начальница хохотала, на ее лице столь явно выразилось удовольствие, что у меня буквально глаза налились кровью. Я прорвалась сквозь толпу, растолкала тех, кто стоял вокруг спорщиц, и обрушилась на них – растащила, растолкала в стороны. Они были крупнее меня, старше, сильнее и злее. Но я их обеих застала врасплох.
