Дальше проход расширился, начались кафе и рестораны, нависавшие над улицами балконы верхних этажей, куда люди выходили с чашечкой кофе поглазеть на нас. В скользких шлепанцах трудно шагать по брусчатке, я уже несколько раз стукнулась большим пальцем об острые края ограненных булыжников, да и не я одна спотыкаюсь. Кое-кто уже падал, раздирая коленки, идущие рядом помогали им подняться.
Сквозь громкоговорители по городу разносится голос Кревана, та же речь, что мы слышали раньше, но теперь в записи. Одни и те же фразы, выхваченные из контекста, отредактированные, повторяются вновь и вновь:
– Сегодня мы поблагодарим Заклейменную часть населения за то, что они помогли нам очиститься от всех пороков и создать пристойное, хорошо организованное общество.
Этот девиз почему-то особенно полюбился, его проигрывают бесконечно, словно пластинку заело.
Высокие и низенькие, жирные и костлявые, черные и белые, старые и молодые, все на виду, мы шагаем по узким мощеным улицам на глазах у зрителей. Свистки и улюлюканье мы слышали – от небольших групп совсем юных мальчишек, – но гораздо чаще мы натыкались на взгляды, полные смущения и даже страха. Одно дело, когда в стране есть какие-то Заклейменные, второсортные граждане, и совсем другое – когда они проходят вот так, в позорной процессии, демонстрируя шрамы, оставленные палачом. Так бы оно – с глаз долой, из сердца вон. Люди спокойно живут своей жизнью, пока их не принуждают посмотреть в лицо суровой реальности.
Эта процессия задумывалась как демонстрация безжалостной силы, чтобы запугать людей, да, чтобы пробудить в них ужас. Пусть вся страна услышит весть: попробуйте только усомниться в государственном идеале – и то же самое произойдет с вами. И никто ничего не может поделать, даже одно слово протеста сочтут заступничеством, погонят такого храбреца вместе с нами, а потому все держат рот на замке из страха превратиться в Заклейменных, в таких же, как мы.
И, хотя мое почти обнаженное тело открыто всем взглядам, я словно превратилась в невидимку. Нет, меня, настоящую меня, сейчас никто не видит. Когда людей вот так сгоняют в одну толпу, утрачивается человеческое, исчезает индивидуальность. Я шла и злилась на слезы, которые своевольно катились по щекам. Голову выше, смотреть прямо перед собой. Слезы бессмысленны и бесполезны, от них никакого толку. И никто не утрет наши слезы, если не мы сами.
Я пыталась поймать взгляды других Заклейменных, мужчин, женщин. Что нам делать? Неужели и мы перестали видеть друг в друге людей? Они все казались такими же беспомощными, как я, сдавшимися, некоторые так низко опустили голову, что не разбирая дороги спотыкались об идущих впереди, другие высоко держали голову, мол, на все наплевать. Многие плакали. Иные лица ничего не выражали, бесстрастны. Лишь бы эту минуту пережить. Смирились.
Я высматривала Кэррика, но он, конечно, не дурак, он здесь не засветится.
Может быть, наблюдает за происходящим по телевизору? При этой мысли я улыбнулась. Вот бы хорошо. Мне представилось, как он валяется на диване, в убежище, на свободе.
– Леонард! – вдруг во весь голос вскрикнула рядом со мной Лиззи.
Леонард на обочине, среди толпы.
Он протянул к ней руки, и они успели обняться, прежде чем настигший Лиззи страж их растащил.
– Дайте же им обняться! – крикнул женский голос, и все, кто стоял в толпе рядом и видел это, стали кричать на стражей.
Но кто-то другой в то же время кричал нам:
– Подонки Заклейменные!
Я шла дальше.
Потом обернулась посмотреть, велика ли наша цепочка, и далеко позади увидела Мону. Господи! А вот и Корделия. Ивлин нигде не видно, хорошо бы хоть она была в безопасности, с Альфой и профессором Ламбертом, а не в интернате для Порочных с рождения, хотя я опасалась худшего. Потом я увидела и Келли, мать Кэррика, а в соседнем ряду профессора Ламберта. Сердце упало: значит, схватили всех. Что с Джунипер, мамой, Кэрриком? Ноги подгибались.
Пройдя по мощеным улицам, мы вышли на старую площадь, окаймленную яркими, богато украшенными зданиями XVIII века. Чего они только не повидали за свою жизнь – эти дома, а теперь стали свидетелями такой жестокости.
– Должно быть, нас ведут в замок, – сказала я тому, кто шел рядом со мной.
Сердце стучало: замок вызывал страшные воспоминания, но ведь там дедушка, и отчасти мне даже хотелось туда попасть, найти его. Потом я подумала: а вдруг дедушка где-то здесь, в мужской цепочке, – я обернулась и снова попыталась разглядеть, кто идет сзади. И оттого, что смотрела назад, споткнулась, упала, разбила коленку.
Мужчина, который шел рядом, хотел было помочь, но страж засвистел, запрещая останавливаться. Мужчина пробормотал извинения и двинулся дальше. Женщина, стоявшая среди зрителей, охнула и протянула мне руку, но достаточно было взгляда стража, чтобы она попятилась.
– Прости, милая, – сказала она мне, губы ее дрожали. – Мне так жаль…
И все продолжали шагать мимо, а я лежала, из коленки сочилась кровь, и я притворялась, будто не могу встать, – нужно было точно рассчитать время.
– В колонну! – скомандовал страж.
Я еще потянула время, вставая, пока Мона не подошла вплотную, и тут я как раз поднялась и влилась в колонну прямо перед ней. Она радостно улыбнулась при виде меня.
– Привет, подруга! Надо же где встретились! Здорово ты выступила на складе.
Я оглянулась на мужчин, оказавшихся рядом. Леннокс, Фергюс и Лоркан.
– Классно выглядишь, Селестина, – добродушно заметил Леннокс.
Я улыбнулась. Силы вернулись: наше «племя» снова вместе.
– Терпеть не могу, когда на вечеринке все одеты одинаково, – пожаловался Лоркан, и мы вопреки всему рассмеялись.
– Ну что, Селестина, все идет по плану? – подколол Леннокс.
Все засмеялись вдвое громче.
– Молчать! – приказал страж, мимо которого мы как раз проходили.
– Где Кэррик? Мама и Джунипер в безопасности? – торопливо зашептала я. Сначала узнать, что с моими, потом расспрошу, как схватили ребят.
– Джунипер на свободе, в безопасности, с твоей мамой, – ответил Леннокс. – Мамой можешь гордиться, она такой шум подняла на этой базе стражей – явилась с юристом, с полицией, с газетчиком. Они переписали всех, кого там держали: стражей, Пиа Ванг, твоих одноклассников. Полицейский раскипятился, особенно из-за ребят, они уже несколько дней в официальном розыске. Кревану много чего придется объяснять. Думаю, все вот-вот выплывет.
Я улыбнулась: я была счастлива, что мама и Джунипер справились, гордилась ими. Но что ждет нас впереди? Этого никто не знал.
– А Кэррик? Он где?
Лоркан беспомощно оглянулся на Леннокса.
– Говорите! – потребовала я.
– Мы не знаем, – признался он. – Честное слово.
Я сглотнула, постаралась сдержать слезы. Не буду отчаиваться: может быть, Креван и не добрался до него.
