Он обернулся к нам, весь красный, лицо дергается, внутри кипит гнев, вот-вот лопнет. Стражница подоспела вовремя – отперла дверь, и Креван вылетел из камеры, словно камень из катапульты, чуть стражницу с ног не сбил.
64
Санчес выдохнула. Длинный дрожащий звук.
– Значит, вы вернете мне свободу. Я не буду больше считаться Заклейменной.
– Да.
– И дедушку отпустите? – продолжала я.
– Да.
– И мистера Ангело?
– Да.
– Моим родителям пришлось оплатить судебные издержки.
– Мы возместим из средств Трибунала.
– Марлена Понта свидетельствовала на суде о моем характере. Вы призна́ете, что она не солгала Трибуналу. Призна́ете публично.
– Да.
– Клейма, – вступил в разговор Рафаэль. – Трибунал должен оплатить Селестине пластическую операцию.
Санчес подумала и кивнула:
– Да.
– Об отмене приговора будет объявлено публично? – уточнил Рафаэль.
– Будет.
Сердце оглушительно застучало. Все, как я хотела. Мне нужно было, чтобы все узнали, как поступил Креван, потому что это вынудило бы пересмотреть дела и других Заклейменных. Если сам Креван порочен, то и приговоры Трибунала не могут быть безупречны. Пожалуй, постепенно удастся отменить и всю систему. Я поверить не могла – я всего добилась? Почти всего.
Санчес собрала бумаги и, словно читая мои мысли, спросила:
– Это все?
Я оглянулась на Кэррика.
– И еще Кэррик Уэйн. Отмените и его приговор.
Тут она посмотрела мне прямо в глаза, и уголок ее рта дернулся в улыбке.
– Нет, – сказала она.
65
– Но вы должны освободить и Кэррика тоже! – возмутилась я.
– Кэррик Уэйн не имеет отношения к твоему делу, – сказала Санчес. – Как и к нашему разговору.
– Но его накажут за то, что он помог мне бежать.
– Его накажут за то, что он бежал от своего куратора. За помощь тебе никакого дополнительного наказания не будет, если это тебя беспокоит.
– Но вы должны его освободить! – Голос изменил мне.
– Нет, – твердо повторила она. Обернулась к Рафаэлю: – Мы закончили? Я подготовлю бумаги.
– Мне нужно время, чтобы посоветоваться с адвокатом, – сказала я, застигнув их обоих врасплох. – Мне нужно время подумать.
Рафаэль в ужасе закрыл глаза.
– Сколько времени? – спросила Санчес.
Я посмотрела на часы.
– Не знаю. До завтра.
– Даю тебе время до конца рабочего дня.
– Ты получила все, чего хотела, Селестина! – вмешался Рафаэль. – Свободу, свою жизнь. Соглашайся.
– Слушайся своего адвоката, Селестина, – сказала Санчес, забирая со стола последний листок. – Мое предложение действительно до шести часов вечера.
Она подошла к двери, и стражница тут же ей открыла.
– Что ты делаешь? – спросил Рафаэль, как только мы остались одни. – Нужно подписать эту сделку. Ты же этого и хотела. Если твой приговор будет отменен публично, вся система Трибунала окажется под сомнением – и это в итоге поможет всем Заклейменным.
– И сколько будет длиться этот процесс? Я хочу, чтобы Кэррика освободили прямо сейчас.
– Когда ты вступила в эту борьбу, ты добивалась, чтобы Креван был признан порочным. Мы сделали первый шаг в нужном направлении. Селестина, нужно придерживаться плана. Не глупи. Ты сможешь гораздо больше сделать для Кэррика и для всех Заклейменных, когда вернешь себе свободу. Не меняй планы ради Кэррика.
Тяжелый выбор. Непосильный выбор.
Я смотрела на часы и видела, как проходит минута за минутой.
– Послушай, я понимаю, ты очень молода, – продолжал Рафаэль. – В восемнадцать лет я был по уши влюблен в девушку, ее звали Мари. Господи, да если бы мне велели прыгнуть ради Мари с утеса, я бы прыгнул с радостью. Селестина, нельзя в восемнадцать лет жертвовать своей свободой ради другого человека. Тебе еще многому предстоит научиться. Прими эту сделку, Селестина.
Я наконец посмотрела на Кэррика: он прижался к стеклу и, кажется, готов его разбить, прорваться к нам, чтобы узнать наконец, что тут у нас происходит.
Со вздохом я взяла бумагу и ручку, забытые судьей Санчес в камере. Впрочем, едва ли забытые – она не допускает ошибок. Написала одну фразу и показала Кэррику:
Они согласились на все, кроме тебя.
Он прочел, понял и кивнул, как бы говоря: «Ну и пусть». Сложил руки и пристально глядел на меня, прося, приказывая подтвердить, что я приняла сделку. Под его взглядом я заерзала. Покачала головой.
Он раскинул руки в гневном жесте и, не слыша слов, я видела, как он кричит на меня. Он хотел, чтобы я была свободна. Хотел, чтобы я приняла эту сделку.
Я написала еще одну фразу и прижала бумагу к стеклу.
Я не смогу быть свободной без тебя.
Это его доконало. Я видела, что он тронут, и все же он сопротивлялся, он боролся и сломался – я знала, что он выкрикивает мое имя, хотя ни звука не доносилось в мою звуконепроницаемую камеру. Я покачала головой и отвернулась. Не хотела больше видеть, как он бьется. Спорить со мной, когда я повернулась спиной, он и вовсе не мог, и я знала, что это сводит его с ума, но я не могла больше продолжать этот разговор, не здесь, не так. Я приняла решение, хотя меня и смущали слова Рафаэля. Неужели и это решение – ошибка?
– Иногда приходится поступить эгоистично ради большего блага, – сказал, качая головой, Рафаэль.
– Какое бы решение я ни приняла, с вами, Рафаэль, и с дедом все будет в порядке. Вас я не подведу.
– Я ценю это, – сказал он с грустью, жалея меня.
Но он не понимал. На самом деле я поступала вполне эгоистично. Я полюбила свой мир, мир Заклейменных. У меня появились друзья. Я полюбила Кэррика. И если у меня это отнимут, мне придется вновь проходить через весь этот ужас. Меня уже один раз оторвали от знакомого мне мира и близких людей. Я примирилась с тем, что стала Заклейменной, мне, пожалуй, так даже лучше. Покрытая шрамами кожа – это моя кожа, и едва ли я соглашусь на пластическую операцию. Я не хочу снова стать той, какой была, вернуться к прежней жизни. Я никогда уже не смогу снова стать идеальной. Идеала не существует, любой идеал – подделка.
Но ничего этого я не сказала Рафаэлю.
Я снова поглядела на часы.
Нужно следить за временем.
Ждать.
– Почему ты все время смотришь на часы? – насторожился вдруг Рафаэль.
