Осенью 1882 года Вернадский настолько подружился с некоторыми студентами, близкими ему по духу, образу мысли, что возник некий союз, а точнее, «Братство». Их всех объединяла жажда кардинального преобразования общества с помощью конституции и, конечно же, моральных изменений на личностном уровне каждого человека в России. А «Братство» должно было в этом поспособствовать. Кроме Вернадского, туда входили генеральские сыновья Сергей и Фёдор Ольденбурги, с детства воспитанные на ручном труде; князь Дмитрий Шаховской, который презирал аристократию; ярый сторонник конституционного движения Александр Корнилов и Иван Гревс, который преподавал в Петербургском университете и на Высших женских курсах. Сначала друзья собирались у Александра Корнилова, но там роскошная обстановка дома слишком сильно контрастировала с разговорами о бедном и угнетенном народе, поэтому они перекочевали в дом к братьям Ольденбургам. Их дружеский кружок ставил перед собой высокие цели служения народу, при этом не отдаляясь от него. Члены «Братства» лежали на тигровых шкурах перед камином и говорили о судьбе России.
Академик-востоковед Сергей Фёдорович (1863–1934) и Фёдор Фёдорович (1861–1914) Ольденбурги.
Шаховской, Вернадский и Фёдор Ольденбург вскоре стали шутливо называться Шахвербургом – от каждого имени центральных фигур кружка по части. Эти трое были примером добродетели: они не пили вина, не участвовали в студенческих попойках и не вступали в интимную связь с женщинами до свадьбы.
Вскоре они начали мечтать о том, как было бы здорово им жить всем вместе одной большой коммуной в имении, вместе воспитывать детей. Эту творческую, научную и духовную коммуну они назвали Приютино, а себя – приютинцами. Нравственные ориентиры друзьям указала «Исповедь» Льва Николаевича Толстого, вышедшая в то время самиздатом. Шаховской определил три простых правила «Братства». 1. Работай как можно больше. 2. Потребляй (на себя) как можно меньше. 3. На чужие беды смотри как на свои. Никакого конкретного устава в братстве не было, только лишь общие стремления.
В «Братстве» говорили не только о коммуне, но и о ручном труде. Вернадский не всегда соглашался с новыми веяниями. Он полагал, что ни к чему усиливать рознь между людьми, акцентируя внешние различия. Ведь их кружок стремился к всеобщему духовному единению. Да и зачем конкретно им нужен ручной труд, ведь они столько лет обучались в университете, чтобы постигать что-то совершенно новое в природе именно через науку.
В 1884 году умер его отец Иван Васильевич, и Вернадский потерял духовную нить, связывающую его с семьей. Сестер интересовало только замужество, а мать не смогла стать для него другом.
После смерти брата Николая Вернадский унаследовал хутор Шигаев в Тамбовской губернии. Из этой земли часть была использована для строительства железнодорожной станции Вернадовка; вскоре так стало называться и имение. Теперь и сама Вернадовка перешла к Владимиру по наследству.
Вернадский часто тогда мечтал продать родовое имение и на вырученные деньги уехать из России от ее полицейского режима куда-нибудь в южные страны, чтобы жить и заниматься наукой. Но он не оставляет мать и в 1884 году принимает предложение Докучаева стать сотрудником минералогического кабинета.
В 1885 году он защитился и окончил университет кандидатом наук по минералогии и геогнозии – так тогда называлось землеведение. Покинул стены университета только Дмитрий Шаховской. Остальные члены «Братства», как и Владимир, избрали для себя путь науки.
Владимир Вернадский с сестрами Ольгой и Екатериной в годы обучения в Петербургском университете. 1881 год.
Все друзья были в естественной оппозиции по отношению к существующему полицейскому режиму, но решили, что мир нужно менять не революционно, а культурно. Они считали, что самое важное – повышать умственный, а вместе с тем и нравственный облик народа. Самого Вернадского захватила идея о народной библиотеке и литературе для народа, высказанная его университетским товарищем Красновым.
Они выделили для себя несколько пунктов деятельности, которым их «Братство» должно было следовать. В первую очередь им следовало ознакомиться с народной литературой. Затем узнать, как устроено народное образование и библиотеки в Европе. В конце концов, их кружок должен был самостоятельно начать обустраивать такие бесплатные читальни и постоянно пополнять их литературой. В итоге тем самым великим делом, которым братство могло бы служить народу, они избрали народное просвещение.
Работа закипела. Сергей Ольденбург вместе с Иваном Гревсом вошли в Петербургский комитет грамотности. Первым результатом их деятельности стало открытие двух бесплатных народных библиотек – имени Пушкина и имени Тургенева.
Вернадский начал плотно изучать все связанное со структурой, историей университетов, позже применяя эти знания на деле.
Вскоре в их кружок влились и девушки, многие из которых искали «реальное дело». Одной из них была Наталья Старицкая, будущая жена и лучший друг Вернадского. Она была старше его на два года.
На Троицком мосту через Неву Владимир признался девушке в любви. Наталья отказала юноше, но разрешила писать письма. После признания они оба разъехались. Старицкие – на дачу, Вернадский – в Финляндию для исследований.
Вернадский беззастенчиво пользовался возможностью писать Наталье Егоровне письма. Это было его первое серьезное чувство. И, как любой неопытный в любви человек, он сначала отрицал свои чувства. Он планировал полностью посвятить себя науке и великому делу «Братства». Куда уж тут любви вмешиваться в его планы. «Вспомнился мне один разговор, который велся ровно год [назад] на палубе по Ладоге, разговор шел о любви, мое отношение к любви и ее силе было до тех пор скептическое, я насмешливо улыбался, когда выставлялась сила этого великого чувства, когда говорилось о его значении; мне кажется даже, я и высказал это. В гордости своей я думал: нет того чувства, какого нельзя бы перебороть, нет ничего, нет никого, кто бы мог свернуть меня с дороги, ясно и резко поставленной; всякое чувство сломлю я своей волей, не преклонюсь ни пред одним человеком, что решил я, то и сделаю – хорошо ли, дурно ли мое дело, никто мне не будет судьей, ни на кого не обращу я внимания при поступках своих. Теперь мне странны и дики эти мысли, чем-то далеким веет от них. И все произвело чувство, да, понятно, и то было чувство – чувство гордости, чувство чувством и вышибается».
Вернадскому казалось, будто в нем борются две противоположные ипостаси: «Один говорил, что я должен это бросить все, если хочу познать истину, если хочу сделать что-нибудь, хочу пережить возможно больше; другой говорил, что я не могу познать истину, не испытав этого чувства, что странно и смешно и нехорошо жить одним умом и ему все приносить в жертву, что, наконец, тут я рассуждать не могу, что иначе это чувство, так долго во мне дремавшее, меня сломит».
