В названии книги есть некоторое лукавство. Автор заявляет, что собирается писать о передаче сюжетов «в настоящем их цвете и со всеми оттенками». В действительности же цветная фотография еще не была изобретена, оттенки передавать фотографы научатся много позже. В той главе, где затрагиваются колористические вопросы, речь идет о сплошном окрашивании изображений – иногда одноцветном, иногда многоцветном. Этот процесс в дальнейшем станут называть вирированием и тонированием. Самыми популярными будут красный и синий цвета, а также сепия. Не только фотография, но и ранний кинематограф станет использовать вирирование с целью создания определенной атмосферы в кадре и натурного правдоподобия: ночные сцены будут тонировать в синий цвет, изображение огня во время пожара – в красно-оранжевые оттенки. В ранней же фотографии вирированные портреты и другие сюжеты многими воспринимались как более живописные, более художественные.
Перед лакировкой готовых «рисунков» рекомендовано натирать их жидким крахмалом и высушивать в тени. Лак советуется изготавливать следующим составом: «2 частей отборной мастики, превращенной в порошок и 6 частей Французскаго скипидара, распускающихся только в кипящей воде, при беспрестанном размешивании». Затем в смесь необходимо добавить «1 часть чистаго венецианскаго терпентина, растворенного в 1 1/4 части терпентиннаго масла».
Формально «Живописца» действительно мог написать Греков. Он хорошо знал химию, много экспериментировал с фотографическими техниками, и все, о чем в книге повествуется, так или иначе ему было знакомо из собственной практики. Так, из публикаций в «Московских ведомостях» доподлинно известно, что он снимал и при помощи камеры-обскуры, и «бескамерным» методом тоже. Язык «Живописца» близок языку грековских книг – подробные, обстоятельные объяснения, некоторая цветистость текста: научно-технические труды в середине XIX века так писать было принято, и Греков весьма преуспел в этом. Однако на сегодня авторство Алексея Фёдоровича все-таки остается лишь версией. В любом случае «Живописец» дает ясное представление о том, насколько в России всего за два года после изобретения фотографии мастера овладели технологиями приготовления и обработки материалов и съемкой. А название отсылает нас к разгорающейся общественной дискуссии о степени художественности фотографии как явления, о возможности считать фотографию искусством. Один из самых известных русскоязычных текстов, подвергающих сомнению способность фотографии считаться художественным произведением, – уже упоминавшаяся статья «Фотография и гравюра» критика Владимира Васильевича Стасова (1824–1906). Этот текст был опубликован в «Русском вестнике» чуть позже того времени, о котором мы повествуем, – в 1856 году. «Фотографическим рисункам не достает высшей красоты божественного произведения, души, смысла, духа художника, – писал Стасов. – Картинки этого волшебного фонаря оставляют нас холодными, потому что в наслаждении художественными произведениями главную роль играет не столько впечатление, производимое искусным предметом, сколько впечатление, производимое тем духом, который воспринял в себя этот предмет». Обвинения в бездушности, механистичности, которые в течение десятилетий будут высказываться в адрес нового способа «рисовать», и тот эмоциональный нажим, с которым это часто будет происходить, – еще одно свидетельство того, насколько значимым было изобретение светописи. Мало кого оно оставило равнодушным. Автор «Живописца», посвятив почти всю свою книгу химическим описаниям, но при этом выбрав такой поэтичный заголовок, как будто закрепил тем самым свою позицию считать светопись искусством.
«…Искусство снимать совершенно сходно с природою…»
Существует еще одна книга, которую некоторые исследователи также приписывают Грекову. Называется она «Фотография, или Искусство снимать совершенно сходно с природою в продолжении нескольких минут и в желаемом цвете изображения, портреты и ландшафты на металлы, бумагу, стекло и камень». Анонимно вышла в Москве в 1855 году, т. е. уже после смерти Грекова. Версию о том, что Алексей Фёдорович – ее автор, выдвигает, например, Евгений Львович Немировский в книге «Изобретение Иоганна Гутенберга», посвященной развитию полиграфических процессов. Однако наше отношение к этой гипотезе очень осторожное. «…Искусство снимать совершенно сходно с природою…» представляет собой объемный, более 100 страниц, труд по фотографии, с упоминанием химических формул, что было не характерно для стиля Грекова в тех книгах, которые он выпускал под своим именем, а также с включением в описание экзотических экспериментов с использованием, например, соков растений при съемке, о чем сам Греков не упоминал в известных нам публикациях. В 1840–1850-е годы технологии съемки развивались так стремительно, что между возможностями фотографов в 1845, 1850 и 1855 годах отличие было разительным. Для того, чтобы сделать утверждение о том, что автор «…Искусства снимать совершенно сходно с природою…» – Греков, потребуется детальная экспертиза, которую способен провести только коллектив авторов различной специализации (историки, техники, лингвисты), но это уже – тема для отдельного исследования.
Последние годы жизни
В 1844 году Греков уехал в Петербург, поступив на службу начальником типографии губернского правления, которая печатала «Санкт-Петербургские губернские ведомости», историко-краеведческую, библиографическую и другую литературу, документацию для губернского правления, как и было положено всем типографиям, созданным при такого рода заведениях. Через два года уволился с нового места и вернулся в Москву. На тот момент ему все еще не удалось погасить долг перед московской Университетской Типографией, которая в момент его увольнения, в 1843 году, выставила Грекову счет, превышающий его жалованье за три года, – за использование материалов типографии, проведение полиграфических работ на служебном месте, публикацию объявлений в «Московских ведомостях» и т. д. Почему произошло так, что только в 1843 году типография затребовала с Грекова оплату публикации объявлений, использованных материалов и т. д.? И было ли это как-то связано с его отъездом в Петербург? Или, может, с выходом его книги по гальванопластике в 1842 году? Или со сменой главного редактора «Московских ведомостей» (в 1841 году князь Шаликов был уволен, в 1843 году главным редактором стал Евгений Фёдорович Корш, работавший прежде в университетской библиотеке)? Последнее кажется наиболее вероятным… Или, может, еще какими другими обстоятельствами? Об этом можно лишь строить догадки. Во всяком случае, в 1841 году Греков получил от «Московских ведомостей» разовую премию в 40 рублей серебром, а в 1843-м уже не числился в «Формулярных списках».
Публикация историка фотографии Сергея Морозова в журнале «Советское фото» № 7, 1980 год. Здесь Морозов делает предположение, что изображенный на дагеротипе мужчина, возможно, Алексей Греков. Никаких доказательств, впрочем, не приводит. Этот дагеротип сегодня хранится в Историческом музее. В издании «Дагеротип в России. Из собрания Исторического музея» 2014 года он атрибутирован как портрет неизвестного мужчины, сделанный в Санкт-Петербурге в 1850-е годы в ателье «Братья Цвенер».
