Когда я лежал с Лесей в своей пустой квартире, освободившись от семени, расслабленный и тихий, Леся рассказывала мне о наших с ней планах на будущее. Смеялась, рисовала пальчиком узоры на моём животе.
Часто это приводило к новым любовным безумствам.
От Леси я ничего не скрывал. Я говорил ей, что собираюсь уезжать из страны насовсем. Что до отъезда у меня остались считанные недели. А, может, и – дни. Как сложится с квартирой.
Но каждый из нас слышит от другого то, что хочет услышать.
Леся запоминала все мои ласковые слова, которые обязательны в отношениях с прекрасным полом и пропускала мимо ушей всё то, что, как ей казалось, не имело к нам никакого отношения.
Однажды, вытирая платочком после меня свои губки, она сказала, что её мама уже в курсе про нашу любовь. Что мама обрадовалась, но предупредила дочку, что она должна быть осторожной. Что не нужно торопиться вступать во взрослые отношения, нужно хорошо узнать друг друга.
Что неплохо бы им с отцом на меня посмотреть…
– Как ты думаешь, спросила Леся, – мы с тобой можем зайти к нам в эту субботу?…
Я подумал: – ничевосебе… В эту субботу? К папе с мамой? С тортом? В чистых чёрных ботинках и при галстуке?…
Что? Леся так ничего до сих пор и не понимает?
Не собираюсь я с ней жить, не собираюсь связывать с ней судьбу. Я не люблю её. Я собираюсь навсегда уехать из страны и обрываю все концы. Мне никто! никто! не нужен!..
Ну, целовались. Ну, кровать. Ну, в первый раз. И – всё. У всех девчонок рано или поздно в первый раз случается кровать – и, что? Все они за своего первого выходят замуж? Кто вышел за первого? – поднимите руки! А кто с ним, с первым, дожил до старости?
Ну, конечно, разрыв, разлука – это всегда больно. Но на то она и жизнь. Только созрел для половой жизни – тут они и пошли – разрывы. Разлуки. Измены. Признания. Счастье. Трагедии.
Я это всё пережил, я знаю.
И никто из девчонок не умирал, после того, как их бросал первый, потом второй, потом третий. Или – когда уходили, когда бросали они. Это всё нужно просто пережить.
На то она и молодость, чтобы раны, даже самые глубокие, заживали.
У молодых для этого хорошая свёртываемость крови.
А у девчонок с заживляемостью ещё проще, чем у нас, мужчин.
Как бы они там за свою первую-третью любовь ни переживали, но вся эта шелуха отлетает на задний план при появлении ребёнка. Вот оно, настоящее в жизни! Вот – ради чего нужно жить. Вот она – и радость женщины на каждый день, и её счастье.
Тут даже и не особо важно, кто отец. Хоть из пробирки. Посмотрите на улицы: дети – они все красивые.
А любовь… Да, это хорошо. Даже очень хорошо…
Когда ребёнка делаешь.
Для того, чтобы его сделать…
Да, нет никакой разницы, кто будет отцом.
Кто рядом, кто живёт поблизости, тот и единственный в мире и самый лучший. Природа специально молодых так накачивает гормонами, чтобы они друг к другу не шибко приглядывались, не крутили носом. Скорее делали детей.
Проходят после женитьбы годы, и вдруг выясняется, что не совпадают взгляды, интеллекты, характеры.
Вдруг обнаруживается… сексуальная несовместимость…
А, куда вы раньше смотрели?
Я всё это думал, глядя на голенькую и счастливую Лесю. Но так всё прямо ей сказать, высыпать на неё весь этот кошмар, что у меня в голове?…
Как ей сказать? Как? Что всё проходит? Что нужно радоваться тому хорошему, что уже случилась и не страдать по тому, чего никогда уже не сможет произойти?…
И – всему своё время.
«Время обнимать, и время уклоняться от объятий…».
Вот у меня сейчас – такое время.
«И нет ничего нового под солнцем…»…
Я сказал, я несколько раз повторил, что – уезжаю. Я повторил это ещё столько раз, чтобы Леся остановилась в своём безоблачном счастливом состоянии. Чтобы ей захотелось вдруг надеть трусы, лифчик и уже так посидеть со мной. Молча. Глядя на пустые стены, на окна без занавесок.
Потом так же тихо собраться совсем, взять в руки сумочку и уйти.
Леся умная.
Она всё поняла…
На кровати остался Лесин крестик. Соскользнул как-то…
Наконец, с квартирой всё решилось. Можно было ехать.
Но прежде, конечно, нужно было попрощаться со своими девчонками, друзьями.
В облаке приятных запахов и в модненьком платьице прилетела Ирка. Вообще все её называли Ирина Борисовна, потому что Ирка преподавала в пединституте зарубежную литературу. Она охотно ко мне забегала. У Ирки к интимным отношениям подход был весьма демократический: красивых женщин на свете не так уж много, поэтому они должны мужчинам давать возможность этой красоты хотя бы испробовать. Она, и правда, была довольно красивой. Хоть и небольшого росточка, но всё в пропорциях. И ещё грудь четвёртого размера. Чем Ирка весьма гордилась.
Иркиной красотой пользовался, сколько хотел, её муж. Ну и – все другие мужчины, которых она для того находила достойными.
Ну, к примеру, я…
Ирка выпила пару бокалов «Абрау-Дюрсо», закусила «Рафаэллой». Лежала у меня между ног, положив голову мне на бедро, как раз напротив… С ним, уже обессилевшим, играла.
– Ну, ты, всё-таки, Веничка, фрукт!.. Помнишь, названивал мне, а я не брала трубку? У нас как раз на кафедре было совещание, а тут ты… И звонки такие непристойные, нетерпеливые. Я ещё и номера не увидела, уже догадалась, что это ты. Мой сотовый, как будто эрекцией налился, весь дрожал, как будто домогался… Я его выключала, а он опять…
– Он у тебя установлен был на виброзвонок, потому и дрожал.
– Нет, ну, всё равно – он же прямо у меня в руках вставал!..
– Зато теперь – видишь, какой смирненький твой любимчик!..
– Я же старалась… Ты будешь к нам приезжать?…
– Не знаю. Нужно вначале уехать… Слушай, Ир! Там у вас новых студентов набрали. И поступила на филфак Леся Грай. Ты пригляди за ней. Если что – помоги, ладно?
– Без проблем. А что это за Леся? – Ирина Борисовна оживилась: – Это наш котик себе ещё где-то пригрел милого котёночка?…
Да, ладно! Всё равно ты хороший. Помогу, конечно.
Мы на прощание расцеловались. Ирка облачилась с ног до головы в своё модное и красивое. Упрятала в узорчатый лифчик предметы своей гордости. В пакет милой своей женщине я положил ещё одного «Дюрсо» с «Рафаэллой».
Потом пришла Заринка.
