— Ты говоришь как по писаному, — объявила она:
Дюриэа рассмеялся.
— Давай продолжай распространяться на эту тему, —
поддразнила его Милдред. — Меня уже больше не волнует ваше расследование.
Расскажи мне лучше, что там за проблемы были у Прессманов.
— Боюсь, что больше ничем не смогу порадовать
тебя, — сообщил ей Дюриэа. — Мне не известны ни сплетни, ни какие-то
интимные детали их семейной жизни — словом, ничего из того, что обычно так
интересует женщин.
— А почему?
— Но ведь, чтобы выяснить это, нужно провести точно
такую же сухую методичную работу.
— А в чем она заключается?
— Ну, — начал Дюриэа, — сначала для того,
чтобы хоть за что-то уцепиться, мы прибегли к помощи дворецкого, который был
очень привязан к мистеру Прессману. Мы объяснили ему, что нас интересует, и он
тщательно обыскал весь дом.
— А что вы искали?
Газету, из которой были вырезаны некоторые строчки — если
точнее, то три фразы — и которые были затем наклеены на бумагу и подброшены,
так чтобы все поняли, что это и есть предсмертная записка.
— Ну и как, нашел он газету? Дюриэа мрачно кивнул.
— Она лежала у нее в машине, в отделении для перчаток.
— А что было потом?
— Ну как же?! Возникла еще одна довольно
распространенная, хотя и достаточно любопытная, версия. Я попросил миссис
Прессман прийти ко мне завтра утром. Шериф и я допросим ее.
— А это будет считаться убийством третьей степени?
— А это уж будет зависеть от нашей такой же кропотливой
и скучной работы, — ответил Дюриэа. — Мы должны быть очень
терпеливыми и обаятельными. Мы будем снова и снова заставлять ее пересказывать
все это снова. И будем искать хоть малейшую неувязку в ее истории. Мы будем
спрашивать ее о ее семейной жизни, наши вопросы будут становиться все более и
более личными, до тех пор пока она не выйдет из себя… Тот же самый старый трюк.
Она будет испугана, несчастна, все ее надежды рассеются как дым. Она запутается,
попытавшись скрыть правду в самом невинном вопросе. Потом она попытается
тронуть нас слезами, будет ставить на то, что ей задают вопросы все большее
количество людей, будет делать все больше ошибок, а затем вдруг попадет в
мышеловку и, скорее всего, расколется и все нам расскажет.
— В твоих устах все произойдет так обыденно и
неромантично, — заявила Милдред.
Ненавижу разговаривать с людьми, когда их жизнь поставлена
на карту. Впрочем, о ней это еще рано говорить…
— Почему?
— Женщинам, у которых такая фигура, никогда не вынесут
смертный приговор.
— Это все? — спросила Милдред.
— Что ты имеешь в виду?
— Может быть, ты еще о чем-то хотел мне рассказать?
— Да нет, все остальное не заслуживает внимания, —
немного смущенно ответил Дюриэа.
— Ну а все-таки, что ты имеешь в виду?
— Было еще несколько непонятных следов.
— Что значить “непонятных следов”?
— Ну, я имею в виду неизвестные нам отношения Прессмана
с другими людьми…
— Ты так говоришь, как будто их там было много.
— Иногда мне тоже так кажется… Обрати внимание, стоит
только какому-нибудь самолету исчезнуть во время полета — тут же находятся
сотни людей, которые приходят и рассказывают, что якобы видели какие-то
загадочные огни в горах, слышали, как самолет пролетал прямо над их домом, или,
чего доброго, даже слышали грохот взрыва, и крики людей, и зарево на небе.
— Да, — задумчиво согласилась она. — Я раньше
и не подозревала, сколько их, подобных субъектов, которые могут убедить себя в
чем угодно.
— То же самое случается, когда происходит убийство.
Стоит только объявить о том, что был убит человек, каждый дурак на много миль
вокруг убедит себя, что именно у него в руках главное вещественное
доказательство.
— А в этом случае то же самое? — спросила Милдред.
— Да нет, сейчас я имел в виду только одного человека —
Джейн Грейвен, секретаршу Прессмана.
— И что же она?
— Мне позвонил кто-то неизвестный и сообщил, что у нее
был роман с Прессманом и что она изо всех сил пыталась настроить его против
собственной жены, что, возможно, она попытается сделать так, чтобы именно на
жену Прессмана пало подозрение, и что, если так случится, я должен буду
вытрясти из нее правду.
— А кто это был — мужчина или женщина?
— Звонил мужчина.
— И ты даже не догадываешься, кто это мог быть?
— Нет. Я даже не смог проследить, откуда был звонок.
— Что-нибудь еще?
— Да. Ты же знаешь, что на крыльце нашли женскую
компактную пудру.
— И вы узнали, кому она принадлежит?
— Полагаю, что да.
— Ну и кому же?
— Девушке по имени Ева Реймонд. Она, если так можно
выразиться, искательница приключений.
— Профессионалка?
— Да нет. Я бы сказал, талантливая дилетантка с
коммерческой жилкой.
— Понятно… А как туда попала ее пудреница?
— Я еще точно не знаю, — сказал Дюриэа. —
Она, во всяком случае, отрицает, что это ее пудреница. Вообще-то, мы почти
уверены, что она лжет, но у нее алиби до полуночи двадцать четвертого. А ведь
из результатов вскрытия известно, что Прессман был убит самое позднее в
одиннадцать вечера. Это автоматически исключает ее из числа подозреваемых, но,
черт возьми, мне это не по душе!
— Что ты имеешь в виду?
— Да все эти женщины в жизни Прессмана. Что-то тут не
так.
— Ну а почему бы и нет?
— Насколько я понял, он не принадлежал к этому типу
мужчин.
— Не говори глупости, Френк. Все мужчины принадлежат к
“этому типу”, стоит только хорошенькой женщине поманить их пальцем.
— В том-то и дело, — перебил ее Дюриэа. —
Его, похоже, не особенно привлекали красивые женщины. Он был хладнокровным,
суровым, эгоистичным человеком, и вся его жизнь починялась одной-единственной
цели — достижению еще большего имущества.
— Может быть, в его характере были еще какие-то черты,
которые были неизвестны даже близким ему людям?
— Очень возможно, — согласился Дюриэа, — но в
этом случае выходит, это было что-то, что просыпалось в нем крайне редко и
снова исчезало, как только он добивался своей цели.
— Френк, — задумчиво сказала Милдред, — тебе
надо бросить это дело.
— Почему?
— Ты постепенно превращаешься в циника. Такое
впечатление, что я разговариваю со стариком, а ведь ты совсем еще молодой
человек.
