– Вы все еще готовы на этот шаг? Вам не кажется, что мы подходим к этому как-то уж слишком легкомысленно?
– У меня нет никаких оснований отступать, – ответил решительно я, и это сняло у нее все дальнейшие сомнения.
Нет ничего проще регистрации брака. Мы расписались в журнале, и вместе с нами расписались свидетели.
– Будьте счастливы, – сказал служащий, захлопывая книгу регистрации. На этом церемония закончилась.
Мы вчетвером поехали в небольшой грузинский ресторан, который, как и все подобные заведения на востоке России, славился своим шашлыком и сухими винами. Встретивший нас владелец ресторана рассыпался в комплиментах. Это был толстый, улыбающийся грузин в пурпурной вельветовой шапочке и вышитых чувяках. С наступлением темноты мы все вернулись в посольство и я, пожелав своей жене спокойной ночи, отправился на террасу, чтобы уснуть там на открытом воздухе. В этот момент наш друг – Маруся заволновалась. Разве она в какой-то мере не несет ответственность за то, чтобы молодожены были счастливы? Она так старалась, чтобы все было хорошо! И теперь данное ей шепотом объяснение ситуации прозвучало для нее оскорблением. Значит, все это было обманом? Мы из нее сделали дуру! Мы всех оставили в дураках. В порыве гнева она заявила, что мы оба круглые идиоты, и ушла в свою комнату. Эту и многие другие ночи я провел в одиночестве на террасе под звездами…
Мы принялись за работу и быстро стали постигать детали местной обстановки. Бухара, несмотря на доминирование двух кланов – Ходжаева и Мухитдинова, – по форме была народной республикой, управлявшейся Советом назиров, которые примерно соответствовали нашим народным комиссарам. Все назиры были видными гражданами и членами партии «Молодой Бухары». Практически все они принадлежали к молодому поколению торговцев, увлекались идеями младотурков и мечтали о национальном возрождении. Сам по себе термин «шовра», то есть «совет», звучал странно в стране, где не было ни технической базы, ни современной промышленности, соответственно, и рабочего класса.
Начиная с XIV века бухарскими ханами были мелкие деспоты, независимость и безопасность которых обеспечивалась окружающей пустыней. Последний эмир – он все еще находился со своим двором где-то, как упоминалось выше, поблизости – вел непримиримую длительную борьбу с исходившим из России революционным влиянием. Многих членов «Молодой Бухары» он бросил в тюрьмы, подвергая их пыткам и обрекая на смерть. Во главе оппозиции встал Файзулла Ходжаев, который в сентябре 1920 года, при приближении подразделений Красной Армии, сумел поднять восстание ремесленников и купцов. Трудно сказать, чем бы закончилось это выступление, если бы не русская артиллерия. Она в конечном итоге решила исход дела.
Партия «Молодой Бухары», переименовавшись в коммунистическую, сформировала советское правительство. Сама она получила в Коминтерне статус «сочувствующей». Этого было достаточно для того, чтобы получить мощную политическую и финансовую поддержку. Собственность эмира и феодальной знати была конфискована, но никто и пальцем не тронул купцов и крестьян. Под наблюдением двух русских «советников» была создана ЧК. Она тут же приступила к работе, арестовывая подозрительных лиц, но никого не расстреливая. Новое правительство действовало точно так же, как действовали правители Бухары на протяжении столетий. Можно было увидеть назира, то есть министра, сидящим на ковре и диктующим декрет писцу, который записывал его старым персидским письмом на дощечке, лежавшей у него на коленях. Рядом с этим законодательным процессом сновали молодые люди в кожаных кафтанах без рукавов, некоторые с револьверами на поясах. Никто из них ничуть не заботился о том, чтобы придать себе какой-то воинственный вид. Мне рассказали, что эмир взял с собой свой гарем, но оставил в Бухаре некоторых своих любимцев мужского пола. Некоторые из них сумели найти путь к сердцам представителей новой власти и добились высокого положения.
Новым хозяевам Бухары была нужна помощь России, но в глубине души они все-таки считали нас врагами. Власть Советов для них была властью России, и они ее откровенно боялись. Поэтому мы как можно меньше вмешивались в их внутренние дела, о которых, по правде говоря, почти ничего не знали. Однако для нас не было секретом, что многие бухарские «коммунисты», которые днем были купцами, по вечерам проводили свои собрания. Их взгляды были скорее консервативными, чем революционными, и их симпатии были на стороне клана Мухитдинова. И если бы не кипучая энергия нашего друга Файзуллы Ходжаева, чаша весов давно склонилась бы в пользу соперничающей группировки Мухитдинова – панисламистов.
Файзулла Ходжаев, которого иногда называли «Лениным узбеков», был всегда полон энергии, несмотря на приступы малярии, от которых его лицо приобретало зеленоватый оттенок. Он был очень жизнерадостен и, несмотря на непосильную нагрузку, часто шутил и смеялся. Он знал свой народ, был хорошим оратором и мудрым политиком. Он был единственным, кто мог найти общий язык между маленькой Бухарой и ее старшим братом – Россией. Позже он помог центральному советскому правительству урегулировать вопрос о границах в регионе. В новой республике, Узбекистане, он объединил узбеков Бухары с узбеками старого русского Туркестана и стал президентом этой новой республики, одним из семи президентов СССР, приобретя одинаковый статус с Калининым, главой Российской Федерации
[21].
Я несколько раз встречался с Ходжаевым. Пройдя через внутренний дворик его дома, я оказывался в большой и абсолютно пустой комнате. Нужно было пройти еще с полсотни шагов по покрытому ковром полу, чтобы дойти до его кабинета. Выглядел Ходжаев болезненно, но выражение его лица было всегда решительным, взгляд пронизывающим. Одет он был в простую гимнастерку, но на публике всегда появлялся в тюрбане и ярком шелковом халате. Когда я наносил визит его сопернику Мухитдинову, человеку традиционного восточного типа, то всегда заставал его в национальной одежде, сидящим, по-восточному поджав под себя ноги. Чтобы попасть к нему, я должен был пройти под несколькими полуразвалившимися арками, через сад, по которому ходили фазаны и павлины.
Как военному атташе и офицеру связи мне приходилось ездить по всей стране. Неподалеку от Старой Бухары стоит Новая Бухара – ничем не примечательный небольшой городок европейского типа. Между ними – еврейский город, нечто вроде восточного гетто, где в течение столетий жили евреи необычайной расовой чистоты и почти библейской красоты. Я никогда не забуду впечатления, которое произвела на меня нищета женщин и детей этого гетто. При эмире евреи в знак своего рабского происхождения должны были подпоясываться веревкой, и только после революции те, кто мог себе это позволить, с гордостью стали носить ремни и кушаки.
Мне часто приходилось бывать в подразделениях Красной Армии, расквартированных в долине Харм, известной как «долина смерти», потому что там особенно свирепствовала малярия. Из каждых десяти бойцов девять болели малярией, и никакой хинин им не помогал. Их просто приходилось менять каждые два месяца. Скоро и весь новый состав посольства заболел малярией. В отдельные дни практически все сотрудники не могли подняться на ноги и посольство прекращало работу.
