«Выскажитесь в пользу желательности создания Национальной партии… Добейтесь, чтобы видные деятели страны направили в Тегеран телеграммы с требованием создания прогрессивного национального правительства…»
К сожалению, для этого у нас не было денег и очень мало товаров для экспорта. У нас были связаны руки.
Мой идеализм постоянно подвергался серьезным испытаниям. Я узнал, какую роль в политике играют деньги. Однажды на прием ко мне пришел один почтенный гражданин и сказал примерно следующее:
– У меня есть разрешение на издание газеты (вполне возможно, что у него такое разрешение было, но он пока не решил, какое направление придать этой газете). Я старый друг вашей страны, мой дорогой господин, вашей великой страны. Ленин самый великий человек, который жил на свете после Пророка, и я хотел бы издавать журнал четкой русофильской направленности. Против вас интригуют англичане. Господин Тротт имеет самые недобрые намерения. Для этого мне нужно три тысячи туманов в месяц…
Я поблагодарил этого доброжелателя и обещал подумать над его предложением.
Другим довольно необычным посетителем был курдский военачальник, который одно время занимал какую-то официальную должность, а теперь оказался без работы. Он был в богатой одежде и, как истинный горец, имел за поясом кинжал и пистолет. Чтобы придать беседе дружеский характер, он великодушно положил пистолет мне на стол. Я тоже открыл ящик своего стола, достал папиросу и… забыл закрыть этот ящик, где кроме папирос лежал мой револьвер. Тихим голосом мой посетитель заметил, что у людей нередко бывают враги и они иногда причиняют беспокойство. Слуги тоже не всегда бывают надежны, иногда и власти строят козни. Всякое бывает в жизни, и хорошо иметь под рукой надежного помощника, которому в случае необходимости можно поручить избавиться без лишнего шума от мешающего мужа, от болтливого слуги или надоедливого журналиста. Он заверил меня, что есть немало влиятельных людей, пользующихся его услугами… Я проводил его до дверей со всей вежливостью, на которую был способен.
Спустя несколько дней после приезда я решил прогуляться и познакомиться с городом. Взяв шляпу, стал спускаться с лестницы, но у выхода мне с почтительными поклонами преградил дорогу один из слуг.
– Его высокопревосходительство собирается выйти?
– Да, ненадолго.
– Но его высокопревосходительство собирается выйти в город?
– Да, а в чем дело? – Я заметил, что слуга был сильно взволнован.
– Тысяча извинений за то, что я осмелился побеспокоить его высокопревосходительство, но ему не следует этого делать.
– Прежде всего перестаньте называть меня превосходительством, и в чем же все-таки дело?
– Но, ваше превосходительство, прошу прощения, уважаемый консул, вы не должны этого делать.
Я уже чувствовал раздражение.
– Вы что, с ума спятили?
Сам слуга больше ничего не мог сказать, но попросил разрешения пригласить местного служащего, который все мне объяснит.
Подошедший служащий был смущен еще больше. Но он сумел растолковать мне, что русский консул не должен ходить как простой смертный. Русский консул всегда был очень важной фигурой в северной провинции. Он мог даже вызвать к себе губернатора, когда ему надо было обсудить что-то, и губернатор дожидался в приемной, если консул был занят. Нельзя позволить, чтобы люди видели его идущим по улице! А если я хочу посмотреть город, то через минуту будет подана карета с двумя лакеями на запятках.
– Это какая-то чушь, – сказал я. – Мы не царские консулы, и нам не нужны эти излишества.
Тогда служащий, как мне показалось, сделал последнее отчаянное усилие.
– Ваш предшественник соблюдал этот протокол, – сказал он, – и я уверен, что посол об этом знает. Могу я нижайше предложить вам обсудить этот вопрос с послом, прежде чем вы нарушите традицию? В глазах персов ничего не изменилось, вы по-прежнему консул нашего великого северного соседа. И смею вас заверить, люди на Востоке любят внушительный выезд. От этого зависит расположение к ним населения и его уважение должностному лицу. Словом, нельзя терять традиции. На Востоке без этого нельзя.
Его беспокойство было столь искренним, что я на время сдался и позволил вызвать карету. Тотчас же подкатила сверкающая викторианская карета с ливрейным кучером и двумя лакеями, один сел рядом с кучером, другой – позади меня. Кучер хлестнул лошадей, и мы на полной скорости помчались по людным улицам, причем мои лакеи во весь голос кричали, требуя освободить дорогу. Моим первым побуждением было потребовать прекратить крики и ехать помедленнее. Но… подумал я, черт с ними, видимо, это тоже часть моего престижа. Я почти ничего не увидел и, не получая никакого удовольствия от прогулки, потерял к ней интерес.
В свой первый приезд в Тегеран я заговорил об этом с послом Шумяцким. Я сказал, что, по моему мнению, есть лучшие способы для укрепления престижа советского консула. С моим знанием персидского языка и обычаев Востока я могу свободно общаться с людьми на их уровне и приобретать друзей. Я был уверен, что таким образом наше влияние будет укрепляться и люди увидят истинный облик новой России.
Шумяцкий предоставил мне свободу действий, и после этого я действительно стал получать удовольствие. Почти каждый день я ходил пешком по городу, так как мне это нравилось, заходил на рынки, рассматривал безделушки и книги, говорил с купцами и их клиентами. Иногда я на автобусе ездил за город. Обычно автобусы были заполнены женщинами в традиционных персидских чадрах. Обычай требовал, чтобы женщины в общественном месте хранили молчание. Но стоило только сойти последнему пассажиру-мужчине, как это табу нарушалось. Женщины, услышав, что я говорю с водителем на фарси, начинали трещать как сороки, засыпая меня вопросами: что я делаю в Персии? откуда я приехал? военный я или купец? женат ли я? сколько у меня детей? красива ли моя жена?
В другие дни я заходил в парикмахерскую или баню, где атмосфера была густой от пара. Там можно было услышать оживленные дискуссии по любым актуальным вопросам.
Сначала люди указывали на меня пальцем и перешептывались: «Смотрите! Вот это русский консул!» Постепенно они привыкли ко мне, и у меня появилось много друзей. Я осознал истинное количество этих друзей и глубину своего разрыва со старыми традициями только тогда, когда на официальном приеме в честь одного из советских праздников увидел лица своих персидских служащих, которые с ужасом смотрели на толпу людей, заполнивших наше здание, чтобы пожать мне руку.
Персия не будет республикой
Однажды я был разбужен ранним утром. Меня срочно звали к телефону. В трубке я услышал знакомый голос вице-консула в Энзели, срывающийся от эмоций.
– Владимир Ильич умер, – сказал он.
– Что? Ленин?..
– Да, – подтвердил консул, – Ленин умер…
Я сидел за своим столом в оцепенении. Мы как-то забыли, что он был смертен, хотя, конечно, знали, что он после ранения был очень болен. Что будет с партией и революцией без него? Эта ужасная новость ворвалась в дом, как порыв злого ветра через открытые окна. Не было времени подумать и понять значение того, что произошло. Мне надо было позвонить в Тегеран, получить инструкции и довести их до сотрудников; надо было отправить телеграммы в Москву; собрать членов комячейки; вызвать всех советских граждан на митинг; информировать местные власти; принять сотни персов, которые уже начали собираться к консульству; организовать какую-то церемонию для них и для всей русской колонии.
