Ценой огромных непроизводительных затрат, которые только государственная экономика может выдержать без банкротства, Россия постепенно осваивала элементарные принципы производства и управления. Как далека она еще от американских стандартов, можно судить по докладу Уильяма Уайта об условиях, с которыми он встретился на лучших заводах Москвы и Ленинграда. Те, кто думает, что эти условия являются следствием войны, – ошибаются. Война, сконцентрировав все усилия на достижении одной цели, скорее уменьшила, чем увеличила неэффективность государственной экономики.
Лояльность к Сталину в то время, о котором я пишу, основывалась на убежденности, что вокруг не было никого, кто мог бы занять его место, что любая смена руководства будет крайне опасна, что страна должна продолжать идти своим курсом, поскольку остановка или отступление будет означать потерю всего. К моменту моего возвращения в Москву в 1932 году условия жизни по сравнению с 1930 годом изменились еще больше, но мне потребовалось некоторое время, чтобы понять смысл этих перемен. Только находясь здесь, в России, можно было понять, что это значит, когда все силы каждого человека, вся его изобретательность направлены к одной цели – достижению минимального уровня выживания.
На Украине и в некоторых других отдаленных регионах был голод. Засуха тут была совершенно ни при чем.
Нехватка продовольствия была вызвана исключительно крахом сельского хозяйства, вследствие насильственной коллективизации и политики неограниченного экспорта. В городах люди тоже голодали, но там существовала система снабжения снизу доверху, основанная на карточках-купонах, торгсинах и ведомственных магазинах, обслуживавших сотрудников наркоматов. В специальных магазинах для привилегированных кругов, специалистов и высокопоставленных чиновников можно было, хотя и с известными трудностями, купить продукты, лекарства и одежду. Но в торгсинах, якобы ведших торговлю с иностранцами, которых в стране было очень мало, можно было купить все, что угодно, при условии, что у покупателя было золото, серебро, ювелирные изделия или иностранная валюта. Торгсины принимали зубные протезы, серебряные иконы, часы, обручальные кольца, ложки и даже серебряные монеты из Китая или Аргентины. И в этих магазинах можно было найти такие редкие вещи, как обувь, ткани для костюмов, аспирин, чай, шоколад и мыло.
Лишь очень немногие – высокопоставленные чиновники, иностранцы, специалисты высшего уровня – могли посещать первоклассные космополитические рестораны с оркестрами и барами. Ужин в «Метрополе», к примеру, стоил столько, сколько средний служащий зарабатывал за два месяца. Как первый вице-президент «Станкоимпорта», я получал в пять раз больше – пятьсот рублей в месяц – стандартную зарплату бюрократа. Кроме того, заботами наркома Розенгольца я получил комнату в отеле «Новомосковский», в центре города. Я мог жить в этой комнате только потому, что наркомат платил за нее тридцать рублей в день.
Очень сложной для меня была проблема с питанием. В ресторане тарелка супа стоила пять-семь рублей, мясное блюдо – два рубля и стакан чая – рубль. Мне надо было содержать сыновей и прислугу, которая за ними ухаживала. Если бы я постоянно питался в ресторане, то моей зарплаты хватило бы мне на три-четыре дня. Для того чтобы получить карточку на хлеб, нужно было потратить месяцы на хождение по инстанциям. Как тут выжить? К счастью, во время пребывания за рубежом я увлекся автомобилями, и сейчас это меня выручило. Как раз перед моим отъездом из Брюсселя запрет на покупку автомобилей был отменен, и я за сто английских фунтов купил подержанный «бьюик», который потом отправил морем в Ленинград. Не без труда я продал этот «бьюик» в торгсин и получил за него пятьсот «торгсиновских рублей», каждый из которых стоил сорок рублей. На эти деньги мы жили почти полтора года.
В гостинице было строго запрещено готовить пищу, но наша прислуга все-таки потихоньку готовила. Время от времени управляющий обещал выселить нас, но, как и все, мы отделывались от него обещаниями впредь вести себя в соответствии с правилами. После восьми месяцев проживания в гостинице я получил две комнаты в доме для сотрудников наркомата. Естественно, что на эти две комнаты претендовала дюжина других сотрудников, каждый со своими правами и проблемами, своими покровителями и государственными интересами. Но прошедший войну Розенгольц решил этот вопрос с военной прямотой в мою пользу.
Мой «бьюик», прежде чем он превратился в съедобные вещи, дал мне возможность узнать некоторые стороны действительности, связанные с развитием транспорта в первой пятилетке. До этого я знал о состоянии дел в этой сфере только по советским газетами и более или менее верил этому. Я понимал, что наша автомобильная промышленность была еще молодой, дорожная система – неразвитой, но я полагал, что в этой, так же как и в других, области мы добились большого прогресса, «обгоняя гигантскими шагами наших самых развитых соседей»…
Я давно собирался совершить поездку по Центральной России. Ко мне присоединился мой друг, тоже большой автолюбитель, с которым мы вместе ездили в Ленинград получать наши автомобили, пришедшие одним пароходом. Наши сердца бились учащенно, когда мы наблюдали, как кран сгружал на причал наши «бьюики», выглядевшие такими элегантными рядом с потрепанными машинами, на которых ездило большинство начальников. Но тут нас ждало разочарование. Машины прибыли ободранными до железа. Все запасные части и принадлежности были украдены на судне.
Был ясный холодный день, десять градусов ниже ноля. Нам показалось, что отправлять наши машины в Москву по железной дороге было бы просто святотатством и возмутительным неверием в возможности транспортной системы и правительства нашей страны. Всем известно, что со времени Александра I, то есть более ста лет, дорога между Москвой и Ленинградом была одной из лучших в России. Шла она почти по прямой, поддерживалась в отличном состоянии и до революции была гордостью департамента дорог и мостов. Итак, в путь! Пейзаж может быть скучноватым: поля и леса, занесенные снегом, но утешением нам будет то, что мы приедем в Москву как настоящие европейцы. Расстояние в семьсот пятьдесят километров мы покроем примерно за двенадцать-четырнадцать часов.
Прежде всего нужно было запастись талонами на бензин. Мы обратились в «Автодор», в комиссию по распределению бензина и в райком партии, надеясь, что это ускорит решение вопроса. Учитывая, что мы с другом занимали довольно высокое положение, проблему удалось решить за два дня. Теперь у нас были талоны, на которые мы могли без всяких объяснений заправляться в любой точке Союза.
Отправились мы в очень хорошем настроении. Первые сотни километров проехали без всяких осложнений. Кругом расстилались заснеженные поля, и весь пейзаж был чем-то похож на Арктику. Время от времени нам попадались грузовики, стоявшие на обочинах, некоторые с грузом, другие без. Водителей нигде не было видно. Чем дальше мы ехали, тем больше попадалось покинутых грузовиков. Все это выглядело очень странно. Лишь изредка можно было увидеть движущийся автомобиль, водитель которого реагировал на наше появление с какой-то смесью удивления и уважения.
Приближалось время пополнить запасы горючего. Мы намеревались сделать это в одном из центров бывшей Тверской губернии, достаточно крупном городе, где сходилось несколько дорог. Зайдя в придорожную столовую, мы простосердечно спросили:
