Вскоре Синьцзян стал практически советской колонией. Советское правительство гарантировало стабильность ее валюты путем предоставления большого кредита, мы доминировали в сфере торговли и направляли политику этой китайской провинции. Являясь номинально частью Китая, Синьцзян направил в Россию своих консулов, и посол Китая, понимая ситуацию, не высказал возражений. Примерно в это же время, в 1935 году, Чан Кайши через свое министерство ВВС запросил у нас самолеты. Мне было дано указание ответить отказом. Сталин не хотел усиления позиций Чан Кайши.
У меня возник небольшой конфликт с ОГПУ по поводу артиллерии, которую мы направляли в Синьцзян. Губернатор сообщил, что присланные ему пушки уже были в употреблении. Проведенная проверка показала, что бригады ОГПУ, возвращавшиеся из Синьцзяна после подавления мятежа, решили «обменять» свои пушки на новые, не удосужившись информировать об этом Москву. Я пожаловался Розенгольцу и услышал в ответ: «Не ссорься с ОГПУ. Уменьши цену Синьцзяну и забудь об этом».
В целом я старался не допускать вмешательства ОГПУ в мои дела и только значительно позже узнал, как внимательно оно следило за моей работой. Моя рабочая нагрузка постоянно увеличивалась, часто приходилось работать по ночам, и я попросил Наркомвнешторг прислать мне еще одну стенографистку. Вскоре у меня появилась молодая женщина с хорошими рекомендациями наркомата. Одета она была по последней моде, причем в одежду явно иностранного происхождения, с лакированными ногтями, ухоженной кожей и даже ювелирными украшениями, что было разительным контрастом с нашими бедно одетыми секретаршами. Она рассказала, что ее муж Грозовский работает в аппарате ЦИК и что недавно они возвратились из-за границы. У нее были превосходные рекомендации, и я поручил ей работу с секретной корреспонденцией. По существу, она в течение трех-четырех месяцев контролировала всю мою переписку. Однако она не отличалась особым служебным рвением и аккуратностью. И когда в конце этого периода она захотела уволиться по семейным обстоятельствам, я расстался с ней без сожаления.
Я бы не вспомнил об этом случае, если бы ее имя не появилось в парижских газетах, когда я там жил на положении беженца. Газеты были полны сообщениями о похищении лидера белогвардейской эмиграции генерала Миллера. В организации этого похищения французские газеты обвиняли советское посольство. Упоминался высокопоставленный сотрудник ОГПУ, пользовавшийся дипломатическим иммунитетом, который сразу после похищения неожиданно уехал в Москву. Полиция подозревала, что его жена, работавшая секретарем в торгпредстве, была причастна к этому заговору Решением суда ей было запрещено покидать Париж до окончания расследования. Она жила в здании посольства и всегда выезжала на роскошном посольском «кадиллаке» в сопровождении его сотрудников. Французские полицейские следовали за ней на некотором расстоянии в своем «ситроене».
Однажды, в самый разгар газетной кампании с требованием ее ареста, она, как обычно, выехала на прогулку и за ней, как обычно, последовал полицейский «ситроен». Она выехала за город, и, когда на дороге стало свободно, ее шофер нажал на газ и оторвался от преследователей. Больше они ее не видели. На следующий день французским газетам оставалось только констатировать, что «мадам Грозовская и ее муж находятся вне пределов французского правосудия». И тут я понял, что во время работы в «Автомотоэкспорте» я был под неослабным наблюдением ОГПУ.
Моя работа была связана с поддержанием постоянных контактов в дипломатическом корпусе, особенно с представителями стран Востока. Я не только имел возможность наблюдать их работу, но и в какой-то мере светскую жизнь. За пятнадцать лет, прошедших со времени моих контактов с Чичериным, произошли большие перемены. Теперь все великие державы имели своих дипломатических представителей в столице мировой революции. Несомненно, самыми выдающимися личностями были Буллит, Васуф-Бей и Лукашевич, представлявшие соответственно США, Турцию и Польшу. Но самой оригинальной личностью был литовский посол Балтрушайтис, который перед войной был известным российским поэтом. Дипломатическая жизнь в Москве в эти годы была довольно колоритной, но я опускаю это время, чтобы перейти к описанию инцидента, который совершенно неожиданно для многих людей приобрел к настоящему моменту историческое значение.
Рождение парашютных войск
В 1934 году, еще будучи офицером резерва, я был призван на военные сборы и в течение трех месяцев работал в аппарате Генерального штаба. Там я имел возможность наблюдать создание нового вида вооруженных сил Красной Армии – парашютных войск. Многие выражали удивление по поводу того, что это военное новшество впервые появилось в индустриально отсталой стране. История создания парашютных войск, которая совершенно случайно стала мне известна, пока еще никем не рассказывалась. Это особенно интересно потому, что сама идея косвенно пришла к нам из Соединенных Штатов, правда, не из промышленной, а из развлекательной сферы.
В наших ВВС было много несчастных случаев, и пилоты, как из числа курсантов летных училищ, так и из состава регулярных частей, очень часто гибли. В 1929 году Алкснис решил послать в США эксперта для ознакомления с работами в области применения парашютов. Его выбор пал на Сергея Минова, молодого, энергичного майора ВВС, с которым я познакомился через генерала Александра Фрадкина, ставшего впоследствии главой советской военной закупочной комиссии в США.
По пути в США Минов остановился в Париже, и я вместе со своим заместителем по авиационным закупкам Фрадкиным провел с ним несколько часов. Минов был настроен несколько скептически в отношении возможных практических итогов своей поездки. Что ему позволят посмотреть? Да и вообще, есть ли там что-то полезное для нас? «Но все-таки, – сказал он, – если там есть что-то стоящее в парашютном деле, я до этого доберусь».
В Америке он провел почти год и на обратном пути снова в Париже предстал перед нами полон энтузиазма. Несмотря на то что США еще не признали Советскую Россию, его встретили очень вежливо, показали авиационные заводы, аэродромы и летные школы. В Америке он совершил свой первый парашютный прыжок; качество американских парашютов и уровень подготовки американских летчиков, на его взгляд, были очень высокими.
Но даже за выпивкой в парижском кафе он не мог удержаться от высказываний в типично советском духе:
– Я видел некоторые вещи, за которые было просто стыдно. Чтобы свести концы с концами во время депрессии, первоклассные пилоты вынуждены подрабатывать, совершая прыжки с парашютом для развлечения публики. Подумать только! Я видел, как один пилот прыгал с парашютом на сельской ярмарке! Изобретение, предназначенное для спасения человеческих жизней, превращается в развлечение для зевак!
– Конечно, это капиталистическая Америка, – поддержали мы его. К счастью, в Советском Союзе, думали мы, где энергия людей используется в плановом порядке, классным пилотам не приходится зарабатывать себе на жизнь парашютными прыжками на ярмарках.
Тогда мы не знали, что в Америке парашютные прыжки на ярмарках были традиционным развлечением с момента изобретения парашюта. Мы с Фрадкиным уже собирались переменить тему разговора, а Минов все продолжал переживать за американских летчиков.
