Даже брату Лил так и не решилась признаться, как сильно ошиблась в тот раз. Бандиты оказались вовсе не такими бесшабашными дураками, как ей всегда думалось, и, кроме того, имели очень подробные описания подростков, за которых какие-то загадочные богачи пообещали баснословное вознаграждение. И когда она начала лепетать о своем желании присоединиться к ночникам, они очень быстро ее разоблачили, но сначала даже вида не подали. Похвалили за верное решение и пообещали поддержать перед главарем, а потом исподтишка подло ударили зельем ошеломления такой силы, что Лил пришла в себя лишь туго связанной и болтавшейся поперек седла бандитского коня.
В заброшенный город она так и не попала, обученный зверь принес ночникам приказ немедленно везти девушку в Горт и наставления, как с ней обращаться.
— Слышишь, девка, — щербато ухмыляясь, заявил самый старший, — не вздумай даже рыпнуться. Тебя нам трогать запретили, зато жизнь и здоровье одного парнишки зависит от твоего поведения. Он далеко, но, если попытаешься сбежать, его охранники сразу получат знак, и тогда ему останется только молить всех богов, чтобы быстрее забрали в сумрачные рощи, наказывать парни умеют.
В тот раз Лил стиснула зубы и смолчала. Даже убить их не попыталась, но не потому, что не хватало сил. Просто боялась, что возле Ленса бандитов еще больше и ему не справиться. А она, даже если сожжет всех негодяев, все равно не сможет сама распутать веревки и прийти ему на помощь.
А вот на деда, когда он ее спас, разозлилась не на шутку. Боялась, что бандиты сказали правду и Ленс в этот момент жестоко расплачивается за ее свободу. Потому-то позже, в овраге, постаралась до отказа наполнить магией все горевшие перед внутренним зрением разномастные огоньки амулетов, мстя негодяям разом за все свои и брата унижения и обиды.
На чердаке, в знакомом кабинете старшей травницы, было пусто и тихо, но темные и светлые бутыли всевозможных форм и размеров, в несколько рядов выстроившиеся на середине стола, были немыми свидетелями надежды Хадины на чудо.
Медлить Лил не стала, ей никогда не нравилось заставлять себя упрашивать, да и папенька всегда говорил: «Если можешь и хочешь помочь людям — сделай молча и иди дальше. Только спесивые, жадные и самовлюбленные люди ждут уговоров, поклонов и оплаты, даже если монетой служит простая признательность. Это темные стороны человеческой души, и магам нужно от них отрекаться. Не должен быть тот, кто сильнее других, ни злым, ни корыстным, это сожжет прежде всего его самого».
Легкое, как дуновение ветерка, облачко силы устремилось на толпу пузырьков, осело и впиталось, и перед магическим взором Алильены словно вспыхнул разноцветными свечками праздничный пирог.
Девушка полюбовалась на него, ощущая, как душа наполняется такой же светлой радостью, и уже собиралась уйти, как вдруг одна из бутылей привлекла ее внимание неприятным грязно-фиолетовым блеском.
— Что тут? — нахмурившись, указала она на зелье. — Такое никому давать нельзя.
— Сейчас посмотрю, — уважительно глянула на гостью Хадина и бросилась к столу.
Странная тревога, почти уверенность в грядущей беде вдруг взметнулась в душе Лил обжигающе-ледяным вихрем, словно кто-то мудрый и всезнающий шепнул на ухо неразборчивое, но страшное предупреждение.
— Осторожно! — крикнула девушка, метнулась наперерез и сразу же поняла, что опоздала.
Не хватит ей ни времени, ни сил остановить Хадину, уверенно протянувшую пальцы к округлому фиалу, клубящемуся все темнеющей фиолетовой мглой.
Позднее Лил так и не смогла понять, с какой стати ей в голову пришла почти безумная идея заменить одно несчастье другим. В тот решающий, неизмеримо краткий миг будто кто-то другой все решил за нее, сочтя легкое недомогание вполне справедливой ценой за отведенную смертельную беду. Рука сама взметнулась и резким жестом швырнула в травницу пригоршню невидимой и неощутимой магической энергии.
Женщина охнула, покачнулась и обессиленно опустилась на скамью, но почти сразу спохватилась, зашарила в кармане белого фартука.
— Идем, — настойчиво потянула ее к лавке таинственная гостья. — Посиди немного, скоро пройдет. И прости меня, иначе тебя было никак не остановить.
— Да ты-то при чем, — печально усмехнулась травница. — Сердце это… надорвала я его в крепости ночников. Другим не говорила, а тебе скажу, десять лет я там атаманской рабыней была. А как постарела — в служанки отправил. Тогда только и смогла сбежать, но меня не особо и догоняли, им и молодых пленниц хватает. Но если бы кто-то собрал всю боль и горькие слезы несчастных рабынь, озеро бы разлилось. Бандиты ведь только с виду люди. Ходят на двух ногах, разговаривают и умываются, иногда даже книги читают и песни поют, а на самом деле — хуже зверей. Работать не хотят, и каждый мечтает стать атаманом, а тот нарочно целыми днями развлекается у всех на виду. И больше всего любит рассказывать, как пришел в банду молодым парнем и постепенно дошел до самого верха. А потом начинает хвастать, сколько караванов ограбил, сколько золота, драгоценностей и женщин захватил, для его банды такие разговоры — как огниво к сухой соломе. После так и рвутся в набег или засаду.
— Сталкивалась я с этими скотами, — нехотя призналась Лил. — Дед вовремя спас. Но я не об этом сказать хотела. Не сердце у тебя сейчас прихватило. Это я тебя остановила. Вдруг почувствовала беду — лучше не трогать руками эту бутыль. Все остальные уберите, потом в какую-нибудь посудину ее переставим, я сама помогу. Вы же как-то избавляетесь от неудачных зелий? Может, костер побольше развести и сжечь или в глубокую яму бросить и закопать от жилья подальше. И обязательно узнай, какое это зелье. Должна я знать, чего избегать, если случится еще кому-нибудь помочь.
Хадина согласно кивала, хотя и не понимала, как удалось девчонке вмиг забрать у нее все силы. Но с доводами необычной гостьи была совершенно согласна и надежное место, чтобы прятать следы неудачных опытов, давно приготовила. Посидела несколько минуток, приходя в себя, затем начала осторожно переносить усиленные зелья в шкаф.
Девушка, которую травница называла Анни, попросила стопку листов, перо и образцы наклеек и села писать. Уходить в свою спальню, пока они не захоронят злополучное зелье, она отказалась наотрез.
В дальний угол двора, где находился старый погребок, травницы шли втроем, Хадина вызвала верную Сонру. Старшая шла впереди, за ней Лил тащила на ухвате глубокую и узкую корзинку, в которой, тщательно обмотанное старыми тряпками, зловеще булькало проклятое зелье, и потихоньку проклинала свою невезучесть.
Вот что она выиграла, отказавшись собирать травы? Погуляла бы по лугу, веночек себе сплела, на берегу речки с женщинами перекусила утренними пирогами и кислым молоком и сейчас уже спокойно спала бы на пахнущих травами перинах.
— Никого, — прошептала, бдительно оглядываясь, Сонра, и три смутно белеющие в темноте фигурки проскользнули в прохладное, пахнущее сыростью нутро погреба.
Хадина пробралась мимо старых ларей в дальний угол, отодвинула какую-то доску, и где-то тихо щелкнула освобожденная пружина тайного замка. После этого наполненный каким-то мусором ларь легко отодвинулся от стены, и перед заговорщицами оказалась крышка люка, сбитая из толстых плах. Открылась она довольно легко, и теперь уже Сонра пошла вперед, показывая дорогу.
