— Нет необходимости стрелять! — решил он вслух. — Удирает, как заяц. И, думаю, уже не вернется.
— Потерял несколько пальцев на руке, — констатировал Питер. — Он как раз стоял позади лошади, я видел, и держался за седло, когда выстрелом в луку ее разнесло вместе с пальцами.
— Спасибо, Питер! — Отец повернулся ко мне. — И тебе спасибо, Ханни. Ты был очень хладнокровен. Мне нравится, когда мужчина в сложных ситуациях не теряет присутствия духа и головы.
Неожиданно отец опустился на стул, словно обессилев в одно мгновение. Он посмотрел на друга, обхватив свою голову руками.
— У меня нет сил, Питер! Нет былой выносливости!..
— Ты, Верн, выглядишь гораздо лучше, чем несколько недель назад. — Буркин встал и плотно прикрыл входную дверь. — Все придумываешь... насчет выносливости. Этот воздух очень полезен тебе.
— Возможно...
Питер вышел во двор. Когда я чуть позже последовал за ним, то увидел, к великому моему изумлению, что убитых во дворе уже нет, исчезли и пятна крови.
Мы с отцом остались одни, он с сожалением вздохнул.
— Лишить человека жизни — это, Ханни, очень плохо! Но не сделай я этого, в противном случае убили бы и меня и тебя. Поэтому выбора не оставалось. Надеюсь, этому когда-нибудь все же придет конец, и люди не будут столь кровожадны и мстительны.
— Кто был тот англичанин, папа? Это не дон?..
— Нет, всего лишь наемный убийца, как, впрочем, и остальные.
— Дон боится, поэтому и не едет сам?
— Нет, он не боится. Ему вообще неведом страх. Может быть, он просто посчитал, что это занятие не для него. И нанял людей, которые должны выполнить эту грязную работу. Как, впрочем, он всегда нанимает тех, кто объезжает его лошадей или уничтожает койотов...
Ровно месяц спустя Питер Буркин снова появился на тропинке возле нашего дома. Он прискакал на мощном гнедом мерине и привез с собой для нас много еды. И три книжки.
— Получил в подарок от владельца корабля, — пояснил он. — Твой отец очень любит читать, а мне нравится доставлять ему радость. Я веду небольшую торговлю. На днях продал партию шкурок морских выдр и вот получил в придачу к выручке эти книги.
Он легко соскочил с седла и повел лошадь в загон, продолжая на ходу рассказывать.
— Человек, давший их мне, помнит твоего деда и отца. Ты из семьи мореплавателей, мальчик. Твой отец, ты знаешь, провел в море семь лет, прежде чем обосновался в Калифорнии. Проси его почаще рассказывать о тех странах, где ему довелось побывать...
О звезды! — вздохнул вдруг Питер. — Когда я слушаю рассказы Верна, они ласкают мой слух, как песня. Какая музыка звучит в названиях городов: Рангун, Калькутта, Шанхай, Сингапур!.. Скажу одно: я мог часами сидеть и внимать ему. Немудрено, что Консуэло полюбила Зака. Слышал краем уха, половина девушек Калифорнии была влюблена в твоего отца, малыш. Он замечательный рассказчик! — Расседлав лошадь, Питер повернулся ко мне. — Слушай внимательно, Ханни, и запомни: эти головорезы могут вернуться сюда снова в любой момент. Должны пройти годы, прежде чем оттает сердце старого дона. Если вообще оттает...
В жизни ты встретишь многих людей. Не забывай никогда тех, кто был добр к тебе. Главное — сохрани в памяти их глаза и смех, и они всегда будут тобой. А еще запомни, малыш, очертания гор и холмов на закате и рассвете...
Он помолчал.
— Твоему отцу лучше?
— Думаю, да, немного лучше, хотя он все еще кашляет.
— Эх, что за отвратительная штука эта болезнь легких! Дыши свежим воздухом, Ханни! — Он потрепал меня по щеке. — Ты больше не встречал маленького индейца?
— Нет.
— Не отчаивайся! Он еще придет. Странные они люди, эти индейцы. А возможно, вовсе и не странные, просто не похожи на нас... Но твой дружок обязательно явится, вот увидишь. Я знаю его отца, он очень важная у них персона.
— Вы войдете в дом?
— Конечно, если не помешаю.
— Отец мне сейчас читал; к сожалению, теперь он читает гораздо меньше, чем прежде, кашель мешает.
— Ох, я бы тоже послушал! Если это Скотт или Байрон, было бы просто замечательно! Или Шекспир. Один ковбой рассказывал, что Шекспир — поэт, у него есть такие стихи, что сердце кровью обливается.
— Шекспир? — переспросил отец, услышав наш разговор, когда мы входили. — Только не сегодня. — Сейчас почитаем Гомера. Знаете, его герои очень похожи на нас. Ахиллес и Гектор такие же, как наши горцы, Дик Смит, Кит Карсон или Дуг Гласе, сумевшие защитить свои дома... как при осаде Трои.
— Троя? — переспросил Питер. — Я что-то слышал про город Трою. Кажется, там разгорелась война из-за какой-то женщины, вроде Елены, если не ошибаюсь?
— Она была только предлогом, Питер, — объяснил отец. — Троя контролировала проход из Черного моря в воды Средиземноморья, и греки хотели избавиться от этой ненужной им опеки. Не было бы Елены, нашлась бы какая-нибудь иная причина...
Это были восхитительные, незабываемые дни. Отец вдруг почувствовал себя бодрее, увереннее, чистый воздух, как целебный бальзам, пролился на его болезнь, мы подолгу с ним гуляли, даже иногда скакали на лошадях.
Время от времени встречали индейцев. Однажды я увидел Франческо и, приветствуя, подал ему знак рукой. Он стоял и смотрел, как мы с отцом неслись на лошадях, потом я оглянулся и обрадовался, увидев, как он помахал мне в ответ.
Отец рассказывал о многом — пустыне, книгах, людях, кораблях... Часто нас навещал Питер Буркин, и тогда мы гуляли все вместе, втроем. Его не оставляли мысли о коварном старом доне, и он нередко напоминал о нем отцу.
— Не думаю, что он будет беспокоить вас здесь, пока вы живете среди индейцев. Но если бы ты, Верн, жил в Лос-Анджелесе, я бы не поручился... После того, что произошло, они вряд ли станут тревожить тебя. Когда этот беглец вернулся с вестью, что в схватке с тобой один убит, а трое ранены, вряд ли после всего этого найдутся охотники сразиться с тобой, Зак.
Отец все же быстро уставал. Поэтому во время прогулок мы нередко присаживались прямо на землю и просто разговаривали. Обо всем. Мы с Питером заметили: когда отец переутомлялся, кашель беспокоил его сильнее.
Часто разговор заходил об индейцах, их образе жизни, вере.
— Белые не правы, — был уверен отец, — когда стараются обратить индейцев в свою веру. Сначала мы обязаны узнать побольше об их божествах, как они соотносятся с их жизнью. И, главное, индейцы должны быть всегда уверены в нашем уважении к ним.
— Вот Франческо почему-то не приходит ко мне, — пожаловался я отцу.
— Всему свое время, малыш. Они ведь считают, что мы живем в доме Тэквайза.
— Нет, папа. Думаю, дело в другом.
Отец не торопил меня с выводами, разглядывая облака, проплывающие над пустыней.
