Кроме того, роскошные сады Исфахана, Кабула, Агры, Дели и Лахора были созданы по образцу садов в Герате и Самарканде
[1415]. В сефевидской Персии зодчие Тебриза и других городов уже давно освоили архитектурный стиль Центральной Азии (начиная с эпохи сельджукского султана Санджара), а при Ильханидах создали собственный стиль. В общем, справедливо считать грандиозную архитектуру Исфахана эпохи шаха Аббаса (1571–1629) продолжением центральноазиатских традиций, в создании которых изначально участвовали те же иранцы
[1416]. Великий турецкий архитектор Синан начал с мечетей и мавзолеев, прототипом которых стали аналогичные здания эпохи Тимуридов в Герате и Тебризе.
Эстетический импульс династии Тамерлана нашел выражение в книжных иллюстрациях и в других формах миниатюры, которая быстро распространилась во всех трех «пороховых империях». Османский двор (как и правители в Исфахане) коллекционировал работы Бехзада и других художников из Герата, побуждая местных мастеров подражать им. Могольский султан Акбар даже основал свою китабхану, подражая Байсунгуру в Герате
[1417]. Персидские художники эпохи Сефевидов стали с особым вниманием относиться к изображению личности в искусстве и начали показывать особенности характера людей с нетипичной для мусульманского искусства детализированностью.
Литература в трех империях также многим была обязана потомкам Тамерлана в Центральной Азии
[1418]. Бабур был настолько вдохновлен работами Навои, что использовал чагатайский в своих мемуарах – это были первые мемуары, написанные на тюркском языке. Турецкие султаны собрали и переиздали многие стихи Навои и Джами. Джами обрел читателей и подражателей по всей Индии. Работы более ранних центральноазиатских поэтов, особенно Анвари, также широко распространились в трех империях благодаря многочисленным спискам
[1419]. Новые династии по образцу Тимуридов вели делопроизводство на персидском языке, а это значительно расширило географические рамки персоязычной культуры Хорасана и бывшей державы Ильханидов.
Ни в одной из трех империй, однако, не возникло сильной и современной школы философии или науки. Конечно, персидские философы развили направление, недавно получившее название «Исфаханская школа». Она произвела много интересных работ, которые лишь недавно привлекли внимание ученых. Но и вопросы, которые они задавали, и ответы на них были не из современного им мира, а из давно ушедшей эпохи Просвещения в Центральной Азии
[1420]. Отсутствовали системный поток новых идей, который развивался на Западе в XVI–XVII веках, и тщательная работа по их включению в научную парадигму. Иными словами, старый стиль философствования не исчез совсем, но пришел к застою.
Выше отмечалось, что все три империи в итоге освоили необходимые технологии литья из бронзы и создания современного вооружения. Их интерес к новым технологиям простирался на многие области, но глубоко не проникал. Так, турецкий султан Баязид II запросил у Леонардо да Винчи технически смелый проект моста через бухту Золотой Рог в Константинополе, но в итоге отказался от строительства этого сооружения. Подданные турецких султанов и Великих Моголов оказались искусными моряками, их капитаны предоставляли детальную информацию местным картографам. Но карты, получавшиеся в результате, технически во многом отставали от западных. Редким исключением был адмирал и картограф Османской империи Пири-реис (1470–1554), который использовал личный опыт и обширную коллекцию европейских образцов для создания собственных карт побережья Центральной и Южной Америки (1513 год), Северной Америки (1528 год) и карты мира
[1421]. Сефевиды же отставали не только от западных картографов, но и от их арабских и центральноазиатских предшественников, работавших на полтысячелетия раньше
[1422]. В Индии император Акбар интересовался шестеренками, устройствами кондиционирования воздуха и пистолетами, но этот интерес не имел ничего общего с технологическим прогрессом
[1423]. Ни шлифовка линз для телескопов, ни изготовление часов не развивались ни в одной из трех империй (они больше полагались на заезжих специалистов).
Параллели между этими тремя империями и культурой Центральной Азии эпохи Тимуридов особенно поразительно прослеживаются в математике и естественных науках. Турки-османы быстро провозгласили учителя Улугбека – Кази-заде Руми – своим первым ученым, а уроженца Бухары Али Кушчи – своим первым астрономом, хотя последний провел в Константинополе менее года. Астрономия в Османской империи не развивалась вплоть до 1576 года, когда Такиюддин Шами, турок родом из Дамаска, одаренный математик и астроном, убедил султана основать обсерваторию по образцу обсерватории Улугбека. В традиции хадисоведа аль-Бухари и центральноазиатского суфизма (с вниманием скорее к линиям родства и передачи власти, чем к научным фактам), Такиюддин обратился к внуку Кушчи и обучался у него. В новой обсерватории ученый проводил прикладные исследования в течение четырех лет, и его целью было продолжить проект Улугбека по составлению звездного каталога
[1424]. Но султан, подстрекаемый подозрительным визирем, приказал разрушить обсерваторию. В последующие несколько веков никто не вел астрономические исследования в Османской империи – значит, имел место не просто личный конфликт ученого и султана. Неудивительно, что первый турецкий перевод европейской книги о гелиоцентрической системе Николая Коперника не был выполнен вплоть до 1660 года – 210 лет спустя после смерти польского астронома.
