Иными словами, заговор есть обратная, «тёмная», «теневая» сторона демократии и публичности, по сути – тёмная/теневая сторона Модерна в его североатлантическом ядре. Эпоху Модерна можно рассматривать по-разному, в том числе и как процесс роста этой тени, которая сначала знала своё место, а затем в «длинные двадцатые» (1914–1933 гг.) поменялась местами с хозяином, стала главной, и, что поразительно, это не нашло практически никакого отражения в науке об обществе. А ведь ясно, что «тень» нужно изучать принципиально иначе, чем то, что её отбрасывает, – иными методами и средствами. А уж тень, поменявшуюся местами с хозяином, – тем более. Но вернёмся в эпоху раннего Нового времени, в юность Модерна.
Если экс-феодальная аристократия использовала масонские и иные тайные общества («заговор»), поскольку утратила свою традиционную «явную» организацию, то «третье сословие» (буржуазия и обслуживавшие её адвокаты, журналисты и особенно философы) просто не имело, не успело выработать своих официальных организаций, а те формы, которые предлагались государством, его не устраивали. Отсюда интерес и новых слоев Европы к тайным обществам как средству самоорганизации. Негативный фокус этой самоорганизации – государство Старого Порядка («абсолютистское», «барочное») – становился для представителей старых и новых слоев общим знаменателем, общей площадкой.
Повторю: масонские и иные тайные общества были наднациональными (это объективно противопоставляло их государству, к тому же становившемуся всё более массово ориентированным, открытым и публичным), что весьма соответствовало экономическим и социальным интересам буржуазии. Таким образом, Заговор стал формой самоорганизации старых и новых групп Европы как мир-системы (а с середины XIX в. – как мировой системы) XVIII–XIX вв. vis a vis государство – как на внутринациональном, так и на мировом уровне – в борьбе за власть, ресурсы и информацию в постоянно меняющихся и усложняющихся условиях. При этом роль и значение буржуазного сегмента постоянно усиливались, переплетаясь с аристократическим – внешне при сохранении прежних форм.
IV
Я, естественно, не утверждаю, что именно масоны, закулиса организовали все основные революции эпохи Модерна, но их активную роль в качестве лиц и оргагентов вряд ли кто возьмётся отрицать. Эту роль, отчётливо выявившуюся в «эпоху революций» (Э. Хобсбоум), т. е. в 1789–1849 гг., прекрасно понимали проницательные современники. Так, в 1852 г. немецкий писатель и философ Эккерт писал: «Никакой государственный деятель не может понимать своего времени, ни правильно оценивать события, каких ему довелось быть свидетелем, не может уяснить себе того, что совершается в сферах администрации, церкви и народного образования, а также политической и общественной жизни, не может даже понять истинного значения некоторых условных терминов и выражений, если он основательно не изучит историю франкмасонского ордена и не постигнет истинного характера и направления его деятельности.
Без этих знаний он всегда будет ходить в потёмках и будет вынужден рассматривать все события и общественные явления каждое в отдельности, без их внутренней причинной связи, и поэтому оценка этих событий будет всегда односторонней и непонятной»
[6].
В деятельности масонов не было ничего демонического или мистического, только борьба за власть, ресурсы и информацию, но борьба не столько в краткосрочной перспективе и с краткосрочными целями – хотя и это тоже, а с долгосрочными макросоциальными, геополитическими и геоэкономическими целями. Несколько упрощая историческую реальность и вычленяя из неё векторную логику, можно сказать, что почти все крупные революции эпохи Модерна прежде всего устраняли те структуры, которые мешали эффективному функционированию буржуазии и связанных с ней групп как мировой, наднациональной силе. А мешали, прежде всего, наднациональные же структуры, но не экономического, а политического – имперского типа: Османская, Австро-Венгерская, Германская и Российская империи. В революциях начала XX в., в их мишенях чётко прослеживаются интересы англосаксонского ядра капиталистической системы, «стреляющего» с двух рук, по-македонски, с помощью национализма и интернационализма (социализма), – неотразимая комбинация.
Революции европейского Модерна, помимо прочего, постоянно приспосабливали-модифицировали госструктуры к нуждам мирового рынка, а следовательно – к интересам господствующих на нём групп. Не случайно революции и, естественно, войны происходили всякий раз по исчерпании-завершении определённой эпохи в истории мирового рынка, мировой системы, когда уровни мировой прибыли ядра капсистемы начинали снижаться. Эпохи войн и революций, по сути, означали насильственную перестройку мировой системы (прежде всего системы в целом, а не отдельных государств, хотя события происходили именно на национальном или суммарно-национальном уровне) в определённых интересах и (или) борьбу за тот или иной тип мировой перестройки.
Что особенно показательно, каждый новый этап в развитии капсистемы модифицировал старые или создавал новые конспироструктуры (далее – К-структуры), соответствовавшие усложнявшимся задачам управления мировыми процессами, массами, с определённого этапа – информацией, культурой (психоисторией). И эти структуры должны были быть тайными, закрытыми, поскольку создание публичных структур – процесс, во-первых, долгий, процедурный; во-вторых, долженствующий учитывать широкие интересы.
Подчеркну ещё раз: масштаб, сложность и закрытость, т. е. сфера деятельности К-структур и их «теневое качество», росли и усиливались пропорционально мировой экспансии капитала, Запада, усложнению современного мира, а также развитию публичной политики, нации-государства и формальной демократии – т. е. всего того, что должно сделать процессы управления обществом («социальную кибернетику») прозрачными в их рациональности и рациональными в их прозрачности, – на что, собственно, и претендует буржуазное общество и что оно ставит себе в заслугу, скрывая в тени, во внутренних «серых зонах», уводя в них всё то, что не должно быть прозрачным для массового взгляда и не может быть представлено как рациональное большинству населения, поскольку не соответствует его интересам или прямо противоречит им. Как заметил М. Перенти, в буржуазном государстве тратятся три доллара из правительственных денежных средств для защиты одного доллара частных инвестиций
[7], но для этого нужно либо задурить людям голову пропагандой, либо провернуть всё дельце втайне.
И дело здесь не только в классовых различиях и несовпадении экономических интересов верхов и основной массы населения. Дело ещё и в другом: конкретно эти противоречие и несовпадение проявляются в противостоянии в эпоху капитализма наднациональной (и стремящейся к созданию своей наднациональной, мирового уровня организации) верхушки и национально организованного населения.
Формально господствующие группы являются частью своих наций и, следовательно, и наций-государств; более того, у значительной их части есть и национальные классовые интересы, т. е. здесь налицо и содержательная принадлежность. Однако интересы значительной части буржуазии объективно носят наднациональный, интернациональный характер (это и есть одно из главных внутренних противоречий буржуазии, её национально-интернациональная нетождественность самой себе). Вообще, нужно сказать, что подлинными интернационалистами вопреки мнению Маркса, Энгельса и других являются не пролетарии, а буржуа; история Интернационалов, особенно Второго, – красноречивое тому свидетельство. «Интернационалы» буржуазии – капинтерн, фининтерн – оказались, в конечном счёте, эффективнее всех антикапиталистических интернационалов (здесь я оставляю в стороне вопрос о связи этих интернационалов-«антагонистов» между собой). Но в данном случае для нас важно другое – оформление в капиталистическую эпоху, уже на рубеже, на водоразделе XVIII–XIX вв. мощной и могущественной международной, интернациональной верхушки.
