Так или иначе, именно в этой ситуации родилась идея получить политическую консультацию у известных находящихся за границей русских политических деятелей. Речь шла о таких деятелях, как Чернов, Савинков и Керенский. В результате обсуждения признана наиболее желательной фигура Савинкова. Но руководители “ЛД”, если решат вступить с ним в консультативные переговоры, считают своим долгом откровенно сказать, в чем были сомнения и в отношении фигуры Б. В. Савинкова. Вся его прежняя деятельность – имеется в виду его борьба против царизма как террориста и как участника боевой организации эсеров – вызывает у руководства “ЛД” уважение, но оно же считает необходимым прямо сказать, что у него никогда не будет пользоваться одобрением то, что делал Б. В. Савинков с момента падения русской революции в октябре 1917 года, имея в виду и его попытки организовать военное подавление революции, и вызванное им бессмысленное кровопролитие в Ярославле, Муроме и других местах России, и, конечно, организацию им поддержки из-за границы монархической белой армии, и вообще его ставку на иностранную интервенцию.
Теперь, согласно плану чекистов, в Париж на встречу с Савинковым должен был ехать лично Федоров (Мухин). Безусловно, он волновался, понимая, какой опытный и опасный соперник ему противостоит. Но он не знал тогда самого главного: Савинков все еще не очень-то верил в существование «Либеральных демократов», подозревая провокацию Лубянки. И он решил устроить Федорову настоящую проверку. К нему в гостиницу пришел сам полковник Сергей Павловский, один из ближайших помощников Савинкова. Человек отчаянной храбрости, лихой кавалерист, способный с одного удара шашкой разрубить человека пополам, он любил повторять, что нет такой тюрьмы, из которой нельзя было бы убежать. И это не было пустой бравадой. В его жизни были и тюрьмы, и побеги. Сам он на одном из допросов на Лубянке впоследствии расскажет о себе:
«Примерно в августе-сентябре 1917 года я служил во втором Павлоградском полку на должности старшего офицера эскадрона. В это время началось разложение царской армии и появилось выборное начало в армии. Так как я был противником выборного начала, я решил уйти из армии и приехал в Новгород, где жили мои родные.
С началом белого движения я, как сторонник такового, решил переехать во вновь формировавшуюся Северо-Западную армию и прибыл в Псков в октябре 1918 года. Явившись в штаб, я записался в армию и был назначен военным приставом Пскова, где, пробыв несколько дней и будучи в принципе несогласным с этой должностью, я попросил своего перевода в строевую часть и был назначен рядовым в одну из рот. Когда армия стала отступать от Пскова, я вышел из армии и находился в Риге. Из Риги я бежал к эстонцам, где просидел в тюрьме три с половиной месяца, будучи обвиненным в коммунизме. Мотивировали они это обвинение в силу того обстоятельства, что я находился в Риге в период пребывания там советской власти. По освобождении из тюрьмы я прибыл в штаб генерала Родзянко, откуда был назначен в отряд подполковника Балаховича. С этим отрядом я находился вплоть до занятия им Пскова, сперва в качестве рядового, а затем я был назначен начальником сводного отряда, состоявшего из кавалерии и пехоты. Пробыв в Пскове примерно около четырех дней, я был назначен представителем Северо-Западной армии в Ковно, где я пробыл около двух месяцев. Когда я вернулся в Псков по вызову генерала Юденича,
[5] в это время начались трения между генералами Юденичем и Балаховичем на почве желания каждого из них взять верховную власть в свои руки. Во время этих трений я снова попал в тюрьму по распоряжению генерала Юденича как сторонник Балаховича. В тюрьме я пробыл около трех месяцев и затем бежал из тюрьмы в Эстонию.
Прибыв в Юрьев зимой 1919 года, я попал в отряд Балаховича и с этим отрядом в должности командира батальона пробыл вплоть до ликвидации этой армии. Как раз в это время по распоряжению Балаховича должен был быть арестован Юденич. Арестовывать его поехали генерал Балахович, ротмистр Галкин, капитан Смирнов, я и еще несколько человек. Прибыли мы в Ревель. Через день по прибытии нашем в Ревель я и поручик Савельев были арестованы эстонцами, узнавшими цель нашего приезда, а генерал Юденич был арестован Балаховичем и довезен до местечка Тайс, куда прибыла английская военная миссия, освободившая Юденича, а Балахович вместе с остальными офицерами бежал в свой отряд в Мариенбург, откуда он эвакуировался в Польшу; я же вместе с поручиком Савельевым был заключен в лагерь Алек. Пробыв в лагере семь с половиной месяцев, я бежал вместе с капитаном Савельевым и восемью коммунистами, сидевшими в лагере; я – в сторону Ревеля, а они – в советскую миссию.
Придя в Юрьев, где я пробыл один день, я перебрался в Ригу летом 1920 года. В Риге я встретился с полковником, бывшим в то время представителем от русской армии в Польше. По его распоряжению я был эвакуирован в Варшаву в распоряжение штаба армии. По прибытии в Варшаву я был назначен в Народно-добровольческую армию генералом Балаховичем на должность начальника группы и через три дня отбыл на фронт в местечко Владав. Пробыв во Владаве одну ночь, я пошел вместе с наступающей армией. После взятия мною деревни (названия не помню) я был отозван из группы и получил назначение командира полка. Вскоре после этого началось наступление на Пинск, где был расположен штаб Красной армии, вернее говоря, имущество и все учреждения штаба. Из Пинска армия пошла в наступление в район Давид-Городок – Туров, и я был назначен начальником авангарда.
Красная армия отступила, и мы продвинулись до местечка Турова. Сзади нас шла польская армия, которая, дойдя до линии Турова, остановилась. В Турове мы тоже остановились, и началось переформирование армии. Из Турова я уехал в Пинск и хотел ехать в Варшаву и отпуск. В вагоне познакомился с Борисом Викторовичем Савинковым, ехавшим на фронт. Савинков вернул меня обратно в Пинск, говоря, что теперь не время ехать в отпуск, что армия в скором времени перейдет в наступление. Им же было приказано через генерала Балаховича отбыть в Туров, где ждать дальнейших приказаний штаба армии.
Через два дня по моем прибытии в Туров прибыли Балахович и Савинков. Армия к тому времени закончила свое переформирование и в скором времени перешла в наступление по направлению Мозырь – Речица. Я был назначен начальником правой группы осенью 1920 года, в ноябре месяце. С одним боем мы продвинулись до Мозыря. Савинков тоже находился с моей группой, вплоть до Мозыря. Не доходя до Мозыря, нами было взято до пятисот пленных, из которых тут же, на месте, был сформирован Мозырский полк с прежним комсоставом. Пробыв в должности начальника группы до занятия Речицы, мы были окружены четвертой и шестнадцатой Красными армиями и, потеряв одну пушку и до восьмисот человек из двух с половиной тысяч, мы пробились к польской границе, где и были интернированы. Вместе со всей группой я был помещен в лагерь Радом, где я заболел тифом, а по выздоровлении поехал в Варшаву, удрав из лагеря…»
