Член Северо-Западного правительства Иванов, который возглавлял гражданское управление Пскова и хорошо знал атамана, утверждал в своих воспоминаниях, что на Булак-Балаховича поступало не так много жалоб. Однако все они касались непосредственно публичной формы казни, а также принудительного сбора средств на содержание белых частей. Устав слушать доклады своих офицеров о том, что в армии не хватает оружия и продовольствия, атаман взялся лично решить эту проблему раз и навсегда. Вызвав к себе состоятельных жителей Пскова, он дал им три дня для сбора пожертвований на нужды Северо-Западного корпуса. Чтобы все поняли, что это не шутка, Булак-Балахович открыл окно в своем кабинете и стал демонстративно рассматривать пустующую виселицу, вокруг которой беззаботно прогуливались гимназистки. И что же?
В установленный срок ему на стол положили 200 000 рублей. Интересно, что добровольные финансовые пожертвования совпали по времени с присвоением Булак-Балаховичу звания генерал-майора. Основанием для этого послужили удачные действия его отряда в боях с большевиками, где особо отличился младший брат атамана – Юзеф, который захватил батарею противника, пулеметы и взял в плен почти 2000 человек. Однако многие офицеры считали, что он не достоин чести именоваться «ваше превосходительство». Командующий Северо-Западным корпусом Родзянко в своих воспоминаниях объяснял:
«С одной стороны, я ничего не имел против этого производства, так как надеялся, что генеральские погоны сломят его честолюбие и наконец-то прекратится стремление к партизанщине. Вместе с тем, однако, я решил, что это будет последняя моя поблажка, после которой буду по отношению к нему действовать строго».
Интересно, что буквально через несколько дней после присвоения Булак-Балаховичу звания генерала разразился страшный скандал. Офицеры его штаба были уличены в печатании фальшивых 40-рублевых керенок. При этом подпольный монетный двор располагался в доме Коммерческого банка, прямо под помещением районной комендатуры. Взбешенный Родзянко потребовал немедленно отдать атамана под суд. В ночь на 23 августа 1919 года Булак-Балахович был арестован и заключен под домашний арест. Охранял его прапорщик Шувалов. Закончилось все очень прозаично. Генерал сказал конвоиру, что ему разрешено попрощаться со своими полками. Когда же атаман оказался в окружении солдат, он заявил, что сдает командование и просит всех сохранять спокойствие. Сам же Станислав Никодимович отправился в штаб эстонской дивизии, почему-то решив, что там ему будет легче бороться с большевиками.
Один из современников так отзывался о генерале Булак-Балаховиче:
«Кем же он был в действительности: искателем приключений и авантюристом, как пишут о нем недоброжелатели? Или лихим воином, патриотом Родины? Сейчас весы Фемиды наполнены ошибками “батьки”, его преступлениями, действительными и вымышленными. Но не следует ли сперва положить на другую чашу подвиги и заботу о товарищах, а уже только после этого делать выводы».
Один из его офицеров однажды назвал Булак-Балаховича последним романтиком империи. Он действительно пытался окружить свою борьбу с Третьим интернационалом неким ореолом, свойственным скорее эпохе романтизма. Оттуда и помпезность формы его частей, и адамова голова на ордене, и тяга к сравнению себя с воинством Христовым. Может быть, страстью к рыцарскому авантюризму и объясняется тесное сотрудничество генерала с Борисом Савинковым, легендарным охотником за царскими сановниками и большевистскими функционерами.
27 августа 1920 года Савинков и Булак-Балахович заключили взаимовыгодное соглашение о сотрудничестве. Атаману была обещана должность главнокомандующего русскими вооруженными силами на территории Польши. Взамен требовалось признать руководство политического центра, сформированного бывшим эсеровским боевиком. Генерал с легкостью согласился. Офицеры Булак-Балаховича были отправлены в лагеря военнопленных, где проводили вербовку добровольцев. Белые воины шли к нему на службу неохотно, предпочитая войска других генералов. Зато крестьяне считали атамана подлинным народным вождем и заступником. Действительно, он буквально ежедневно говорил, что он будет защищать трудовой народ до последней капли крови и, не задумываясь, отдаст свою жизнь за процветание Родины. Не случайно Савинков писал в своих воспоминаниях:
«– Знаете вы о Врангеле?
– Знаем.
– Ну, что же, верите вы ему?
– Не верим.
– Почему?
– Рангель – пан.
Так говорили крестьяне самых глухих, медвежьих углов. Так говорили они в Вухче, Тонеже, Млынке, Буйновичах, Злодине, Щекотове, Романовке и других неведомых деревнях.
И еще говорили они:
– Керенского помните?
– Помним.
– Керенскому верите?
– Нет.
– Почему? Ведь Керенский не помещик.
– Не помещик, да пустозвон.
В России за три года многое изменилось. Крестьянин желает знать, за что люди борются, за что проливают кровь – за народ или за помещиков, за слова или за крестьянскую землю. И не только крестьянин желает знать, он требует гарантий, что с ним говорят “без обмана”. Каких гарантий? Бесспорных. Одно дело, когда о земле говорит “Рангель” – помещик, другое дело, когда о земле говорит Керенский – “пустозвон”, и, наконец, третье, совсем иное, близкое ему дело, когда о земле говорит свой брат, доброволец и так же чуждый ненавистным панам и так же пренебрегающий пустыми словами. Сперва скажите, а потом докажите, что:
1. Долой коммуну.
2. Долой помещиков.
3. Мир.
4. Учредительное собрание.
А доказав своим крестьянским происхождением и своей винтовкой, обращенной против большевиков, своим отношением к мобилизации, к реквизиции, к сходу, к старосте, к “трепьякам”, – покажите “бумагу с пецаткой”, где все написано, как “и в приказе”, и бумагу эту вывесите у церкви или у волостного правления. А потом спросите, если угодно:
– Про генерала Балаховича слышали?
– Про Батьку?
– Про Батьку.
– Как не слыхать? Слыхали.
– Ну что же, верите хоть ему, Балаховичу?
– Верим. Он – за народ.
– Ну и мы, балаховцы, – за народ.
– Правильно.
Вот от этого “правильно” все и зависит. Если “правильно”, то есть если крестьянин поверил, он даст вам сена, хлеба, овса, подводу, барана – и денег не спросит. Если “правильно”, он укажет вам тропинку в болоте, предупредит против красных, проведет ночью через леса, поможет словом и делом. Если “правильно”, он попросит винтовку и с этой винтовкой пойдет с вами рядом – новый боец, новый завербованный балаховец. Если “правильно”, он соберется в отряды, в “зеленодубское” войско и этим “зеленодубским” войском покроет всю волость, воюя с красными “за народ”. Был ли бы возможен поход генерала Балаховича на Гомель без флангов, без тыла, с горстью людей, если бы повсеместно его не поддерживали “зеленодубцы”? Сколько писем от белорусских “зеленодубцев” лежит у меня на столе, когда я пишу эти строки…»
