Погребень споткнулся. Дрожь пошла по его телу. Он по инерции наступал, и Корнилову пришлось пятиться.
Он отходил, нанося удары по корпусу и в монументальную челюсть. После каждого такого вот угощения Погребень мотал головой и фыркал как лошадь. Он хотел показать, что ему это было как слону дробина. Но Алексей чувствовал, что перелом настает. В голове врага все перемешалось. Погребень уже не отвечал адекватно.
Прямой в лицо едва не выбил из него дух. Лопалась кожа, рвались хрящи. Второй удар усугубил плачевное состояние. Погребень зашатался. Алексею осталось лишь придать ему нужное направление. На свободный толчок, куда же еще! Здоровенная туша угодила в кабинку, соседнюю с той, в которой отдыхал Шашлык.
Раздался топот. Из сортира выскочил один из добровольных помощников уголовников. Что-то затрещало, заворочалось. Рванулся еще один, саданулся плечом в косяк, выпал наружу.
Алексей не стал их преследовать. Быстрее, пока сюда не повалили нежелательные элементы! Адреналин захлестывал его. Он превращался в дикого зверя, обуянного жаждой членовредительства.
Шашлык уже поднимался, выплевывал фирменные ругательства. Майор точным ударом послал его в нокаут, схватил за шиворот и принялся запихивать головой в зловонное отверстие. Трещали, сыпались доски, изъеденные гнилью и тлей. Шашлык мычал, давился рвотой.
Алексей затолкал его по плечи, стал утрамбовывать ногами. Все, предел, дальше тот не лез. Корнилов топтал его конечности, ломал кости. Будь что будет, но больше эта мразь никого не порежет!
Он бросился в соседний отсек, где оживал Погребень. И его туда же, всеми доступными средствами! Уголовник кашлял, что-то хрипел, но майор ГРУ в этот час не знал пощады. Он сам не понимал, что творит, откуда взялась в нем эта гадость?
Алексей бил по туше пятками, вколачивал ее в очко как затычку в бутылку. Пусть кто-нибудь попробует вытащить. От каждого удара в массивном теле что-то хрустело, оно тряслось в судорогах.
Ярость прошла так же внезапно, как и обрушилась. В голове майора что-то щелкнуло, он отшатнулся, припал к стене. Разгулялся не по-детски, а ведь должен просчитывать каждый шаг.
Заскрипела дверь, кто-то ворвался в сортир. Корнилов стиснул кулаки, вскинул их на уровень груди.
– Алексей, ты охренел. – Голос Ратушенко дрожал от волнения. – Ты что наделал? Зачем ты с ними так?
– А как, Семен? – Злость еще не покинула его. – Заняться с каждым индивидуальным воспитанием? Считаешь, что их личности еще не полностью сформировались?
– Блин, ты точно сумасшедший. Тебя же теперь прибьют.
Прибьют или нет, это еще бабушка надвое сказала. Он вытолкал из сортира Ратушенко и Бортника, пытавшегося сунуть туда свой любопытный нос, прорычал, чтобы они валили отсюда на хрен.
Из барака уже спешили охранники с автоматами на изготовку. Им кто-то шепнул, что воспитание пошло не по плану. Алексей поднял руки, прижался к стене заведения, смиренно ждал.
Терентий Крысич первым ворвался в сортир, окатил его нелюбезным взглядом. За ним влетели Бегемот, Ефрем. Потом они всей толпой повалили обратно.
– Ты что наделал, сука?! Кто позволил?! – взревел Бегемот, хватая Алексея за грудки.
Тот закрыл глаза. Приехали, товарищ майор, дальше некуда.
Его трясли как липку, матюгались в лицо, окатывая вонью лука и испорченных зубов. Крысич пару раз саданул по шее. Алексей не сопротивлялся, был центром мирового послушания. Понял, что если окажет сопротивление, то станет инвалидом на всю оставшуюся жизнь.
Он свернулся в позу тоскующей женщины, закрыл виски ладонями. Вертухаи пинали его по рукам, по бедрам, но особо не старались. Ситуация выглядела странной даже для этих парней. На всякий они случай решили не усердствовать. Но Алексею все равно было больно.
Потом эти милые парни поставили его на ноги, погнали на крыльцо барака, оттуда – в короткий коридор, где располагалась комната охраны. Там Алексея кинули на пол, снова били. Он закрывался как мог, но не отвечал, в драку не ввязывался. Впрочем, долго охранники не зверствовали. Они несколько раз ударили его и оставили в покое.
– Никак не могу успокоиться, – выдохнул Крысич. – Что делать-то будем с этой тварью?
– Сейчас выпьем успокоительного и спокойно его порвем, – заявил Бегемот.
– Нельзя, – отрезал Ефрем. – Не вздумайте, хлопцы. Я хозяину звоню, пусть решает.
Алексей пытался подняться. Как-то стремно валяться на полу перед этими подонками. Но его бесцеремонно швыряли обратно, да еще и награждали оплеухами. В итоге голова майора звенела как церковная колокольня на Пасху. Потом вертухаи рывком подняли Корнилова и посадили на стул.
Майор увидел злобную физиономию Шаховского. Этим вечером тот был в лагере. Он ничего не делал, просто сверлил арестанта взглядом. Холеная рожа побелела от злости. Хотя не исключено, что сложившаяся ситуация его чем-то и забавляла. Во всяком случае, усиливала любопытство.
Несложно проверить, трудился ли в правоохранительных органах Харькова человек по фамилии Корнилов. Если да, то можно попросить у коллег из СБУ его фото. Наверняка он все это уже проделал.
– И где же мы так научились драться, господин Корнилов? – процедил Шаховский.
– Трудное детство было, – объяснил Алексей. – Да и юность ни разу не сахарная. В спортзал ходил, восточными единоборствами увлекался.
– Ну что ж, это делает тебе честь. – Шаховский криво усмехнулся. – А теперь объясни, какого хрена ты все это сделал?
– Пан Шаховский, я вас умоляю… – Алексей усиленно изображал деликатность и смирение. – Если человека хотят убить, то он должен защищаться. Или здесь это правило не действует?
– Кретин! – Шаховский сплюнул с досады. – Не хотели они тебя убить.
– Как сказать, пан Шаховский. Возможно, вы и не приказывали им меня прикончить, но эти парни решили проявить инициативу, рассердились шибко. Вы же умный человек. Объясните мне, что назревает, когда уголовник орет своей шестерке: «Шашлык, вали его!», и тот бросается на меня с заточкой? Да, я мог бы разукрасить их не столь вызывающе. Бедняги отлежались бы в лазарете и все равно зарезали бы меня заточкой. А мне оно надо? Зато теперь я спокоен. Никогда не воткнут. Они еще живы?
– Не твое дело, – отрезал Шаховский.
У Алексея возникло опасение, что тот собирается хорошенько врезать ему. Тогда его светлое личико опять посинеет.
Но Шаховский не стал этого делать.
Он поиграл кулаком перед носом арестанта, ненадолго задумался и заявил:
– Нехорошо, господин Корнилов, очень даже. Контингент нашего лагеря горит на работе, план трещит, а теперь мы лишились двух пар рук. Кто янтарь промышлять будет?
– Ага, можно подумать, что они работали. При всем моем уважении к вам, пан Шаховский, это чушь. Новых работников сюда пришлют. Разве нет?
