Работа плеткой показалась ему малоэффективной. Он стащил со спины автомат и заехал прикладом в ухо отстающему арестанту. Таковым оказался Терентий Крысич, которого Железнов не знал. Ухо было единственным, что более-менее сохранилось у Крысича. Теперь оно оттопырилось, превратилось в синий пельмень.
Время на оправку и умывание было сокращено до минимума. В столовой новые вертухаи тоже покрикивали, выслуживались перед начальством. Радзюк исподлобья наблюдал за ними и, видимо, остался доволен.
– Вы у меня окончите с отличием эту школу, поганцы! – ревел Городец, хлеща по полу плеткой.
Мужики шарахались от него, как от чумы. Кто-то уронил миску с кашей. Подлетел Опанасенко, наградил невезучего человека парой ударов, заставил подбирать руками.
– Быстрее жрем, работать пора! – гремел Железнов, чеканя шаг по проходу.
Заключенные втягивали головы в плечи, ускоренно стучали ложками. Никому не хотелось получить плетью.
Вечером бывшие надзиратели опять были основательно избиты. Не выдержал Ефрем, удавился в сортире на веревочном ремне, поддерживающем штаны. Его вытащили из петли, неприлично посиневшего, вывалившего наружу язык, и увезли в неизвестном направлении.
Бегемот и Крысич стали тише воды ниже травы. Они уже никого не интересовали.
Новые охранники оказались непьющими. Начальство, видимо, посоветовало им умерить пыл, поменьше лупцевать людей, обязанных ежедневно выполнять рабочую норму. Теперь они орали не очень громко, били не часто.
Хотя Железнов однажды сорвался. Он пинал беднягу Годзянского, пока не выбил из него всю пыль. Очевидно, этот недоумок пытался предложить охране свои услуги стукача, но цена, запрашиваемая им, Железнову не понравилась.
Прошло три дня, как в бараке объявилась новая охрана. Режим худо-бедно соблюдался, работа на участке продвигалась. Болото истощилось, и прораб объявил, что завтра утром вся братия отправляется на новый участок.
– Держитесь, тунеядцы, – процедил он. – Кончилась лафа. Вы даже не представляете, что вас ожидает в этом лесу. Но ничего, мы поможем вам сохранить спортивную форму.
Вечером после ужина люди привычно расползались по кроватям. В бараке царили самоубийственные настроения. Новый участок – это снова рубка леса, изматывающий труд. Скрипели ржавые кровати.
«Нужно бежать, – подумал Алексей без особого энтузиазма, развешивая фуфайку на спинке кровати. – Плевать на все. Просто уносить отсюда ноги, пока есть силы. Кривая вывезет. А если нет – ничего страшного. В следующей жизни повезет».
Подавленно молчал Бортник, лежащий рядом. Человек-тень, как мысленно окрестил его Алексей.
Корнилов со стоном повернулся на живот, раздавил щекой символическую подушку, машинально сунул руку под нее, чтобы придать ей объем. Там он нащупал свернутый листок бумаги.
Глава 11
Почему забилось сердце майора разведки? Что произошло? Интуиция? Всего лишь листок бумаги. Но откуда он там взялся? Алексей не шевелился, только пальцы правой руки поглаживали свернутый лист. Провокация охранников? Но как-то тупо. Кто-то из заключенных приглашает его в друзья? Или же это, наоборот, «черная метка»?
Он повернулся на левый бок, продолжая держать правую руку под подушкой, зажал бумажку в кулаке и медленно извлек ее. Обычный бледно разлинованный блокнотный лист, сложен вчетверо. Внутри что-то написано.
Бортник лежал сзади, не мог ничего видеть. Сосед слева благополучно спал. Другим не было до него дела.
В барак сунулся кабан Городец и рявкнул:
– Отбой, рота! Сейчас свет выключу!
Читать нужно было именно теперь, но так, чтобы никто не видел. В темноте уже ничего не разглядишь. Он прикрылся левой рукой, развернул листок. Корявые буквы, выведенные карандашом. Словно их левой рукой царапали. Или курица задней ногой.
«Через час после отбоя. За сортиром».
Сердце Алексея продолжало биться. Чушь какая-то.
Но волнение разгулялось не на шутку. Пропал сон. Он медленно скомкал лист, сунул в рот. Бумага размокала, превращалась в шарик. Прямо как в детстве, блин.
Корнилов медленно перевернулся на спину, забросил руки за голову и перехватил подозрительный взгляд Бортника.
– Любовные записки получаешь? – проворчал тот.
Глазастый какой!
– Фигня какая-то, – пробормотал майор, закрывая глаза. – Не обращай внимания.
Перед отбоем мужикам пришлось еще раз напрячься. За окном гудела машина, кто-то кричал. Потом в бараке появились два молодых испуганных парня. Упитанный Городец гнал их прикладом. Они закрывались руками, испуганно смотрели по сторонам.
– Сюда! – Вертухай наградил их кучей звучных эпитетов и показал на две свободные кровати.
Парни поняли, что промедление смерти подобно, и ринулись на свои спальные места.
– Завтра вас научат трудовой дисциплине, голубки! – заявил от порога Опанасенко. – Будете знать, как родину любить!
Неизвестно, чем провинились эти ребята, но выглядели они жалкими и забитыми. Впрочем, впечатления полных доходяг не создавали, работать могли.
Потом по проходу медленно прошелся Железнов с нагайкой. Он пару раз взмахнул ею, скалясь, демонстрируя прокуренные зубы. Взвизгнул заключенный на другой стороне барака, поджал ноги.
– Серега, кончай бродить, – позвал его из коридора Опанасенко. – Сегодня офицерья не будет, можно расслабиться.
Погас свет, и жизнь в бараке замерла. Народ отрубился моментально.
Сопел Бортник, так и не дождавшийся от Алексея вразумительного ответа на тему этой самой записки.
«Может, она в натуре любовная? – размышлял Алексей. – Выйду к сортиру, и набросится на меня охрана, изголодавшаяся по нежным ласкам. Почему бы нет, если жаждущая мщения Галина Петровна оплатила заказ? Не хочет упрямый мужчина секса со мной, получит свой, автономный».
Поначалу из караулки доносились голоса, взрывы хохота, потом все стихло. Первое время перекликались охранники за окном, потом и там настала тишина. Блуждал туда-сюда луч прожектора, установленного на здании администрации.
Алексей знал, что не уснет. Он лежал на спине. Хронометр в голове отмерял минуты. Нервы натянулись, но он не спешил. Сказано, через час, значит, так тому и быть.
Обитатели барака стонали, храпели. Поднялся какой-то лунатик, засеменил к выходу. Приспичило человеку. Вскоре он вернулся, рухнул на койку.
Значит, проход свободен. Впрочем, охрана никогда не останавливает арестантов, которым приспичило. Пусть уж лучше бегают, чем нюхать все это в бараке.
В голове майора щелкнул хронометр. Час прошел.
Алексей бесшумно поднялся, подтянул штаны, сунул ноги в сапоги, забрал фуфайку с дужки койки.
