— Нормально, — отозвался Илья, положил на колени забинтованную руку, накрыл здоровой. Чуть сжал запястье, и перед глазами все поплыло, Васильцов отъехал куда-то вбок, на его месте пузырем выгнулась стенка. Потом все вернулось в исходное, а Васильцов обнаружился напротив, с мокрым полотенцем в руках. Илья вытер лицо, бросил тряпку в раковину. Васильцов тревожно глядел на собеседника и дернулся было к двери.
— Нормально, — повторил Илья. — Я только не понял, почему газ взорвался, ведь Шаравин перекрыл его. А Кальдер в это время в шкафу сидел.
Васильцов как-то недобро глянул на Илью, вернулся на место, сунул руки в карманы куртки. Повернулся к окну, к Илье, снова к окну. И нехотя проговорил, негромко, на грани слышимости, его голос почти сливался с фоном из коридора. Илье пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать хоть что-то.
— Духовка — это так, для вида, он пытался имитировать самоубийство жены, свалить на нее смерть детей. Основной тайник был во встроенном шкафу, там нашли два газовых баллона, оттуда и шла утечка. Плюс нехитрая система с таймером и искрой, и готово — несчастный случай при обращении с бытовыми приборами. Просто, как грабли. Он давно готовился…
— Зачем? — перебил Васильцова Илья. — Дети-то ему чем помешали? И тетка эта несчастная…
Он мигом припомнил измученную, истасканную Яковлеву, тощую до прозрачности, с сухими, как сено, волосами, беззубую, с отрешенным взглядом. Даже жалко ее стало, как бывает жалко бездомного пса, мокрого, грязного и больного. Но не убивать же его за это, в самом деле?
— Ее диагноз параноидальная шизофрения, вторая группа инвалидности, — сказал Васильцов, глядя в стол перед собой, — по показаниям она не может иметь детей. В случае залета полагается принудительный аборт. Женщина с таким диагнозом по определению не может произвести на свет психически, да и физически тоже здоровое потомство. Кальдер… — Васильцов запнулся, провел ладонью по лбу, и только сейчас Илья заметил, что человек смертельно устал. Не спал сутки, а то и больше, осунулся, зарос, под глазами синие круги. А в глазах тоска и злость, взгляд как у того самого брошенного пса, но не болезнь тому причиной, а вина — не успели, проглядели, не смогли.
— Яковлев выкупил ее из психбольницы, она идеально подходила на роль прикрытия. Безумие удачно замаскировано религиозным фанатизмом, инстинкты в наличии, репродуктивная система функционирует исправно.
— В смысле? — От васильцовского цинизма малость коробило, слушать его стало неприятно. Как неприятно пить мерзкое на вкус и вид лекарство, хоть и зная, что оно несет исцеление. Васильцов мотнул головой, пригладил волосы.
— В том смысле, что прикрываться женщинами и детьми — обычная тактика террористов, этому их учат, и Яковлев сделал все правильно. Кто мог заподозрить в богомольном многодетном папаше боевика? Вот и я думаю, что мало кто, особенно в провинции. Если бы не жена, он бы еще долго тихарился, спящие агенты могут годами не подавать признаков жизни.
— А что сама Яковлева? — Илья точно снова видел перед собой вытянутую веснушчатую мордочку и острые гнилые зубки шизофренички. Передернулся невольно, вспомнил, как она кидалась на Настю, и не удивился, что именно психопатка разнесла его машину. Может, и с подачи муженька-бандита, но это теперь не узнать.
— Она стала мешать Кальдеру. — Васильцов чертыхнулся оговорке, сцепил пальцы в замок и смотрел Илье в лицо. В глаза избегал, сосредоточился на переносице и говорил быстро, точно гвозди заколачивал. — Она не получала лечения, болезнь обострилась, плюс подкатил ранний климакс. Яковлева ревновала мужа к каждой кошке, бесилась, стала неуправляемой. Кальдер решил избавиться от этого прикрытия, планировал несчастный случай с газом, экспериментировал с баллонами и утечкой. Один раз что-то пошло не так, Яковлева почуяла запах, и тот убедил жену, что это соседка хочет их убить.
— Я помню, — вырвалось у Ильи. Васильцов кивнул.
— Соседка дала показания, что так все и было. Он мог вас убить, вы в курсе? Кальдер принял вас за нашего сотрудника после случая с кошкой. Вы понимаете, о чем я говорю?
— С котенком. — Они смотрели друг другу в глаза. Голова гудела, в ушах появился звон, тихий и робкий, точно комариный писк. Илья неловко тряхнул головой и прикрыл глаза — видеть шевелящиеся стенки стало невыносимо. Васильцов подался вперед, готовый сорваться с места.
— Хватит на сегодня, — распорядился он, — идите к себе. Выздоравливайте.
Он направился к двери, Илья тоже поднялся на ноги. Васильцов вышел в коридор и придержал дверь, пропуская Илью. Со стороны поста дежурной медсестры показался Руссков, он быстро шел по коридору. За ним шустро топал какой-то мужичок с загипсованной рукой, но завотделением не обращал на пациента внимания.
— Вашему сотруднику привет передавайте, — на прощание сказал Илья. Васильцов притормозил, повернул голову. — Шаравину, — пояснил Илья, — скажите, что приятно было познакомиться. И спасибо ему.
— Роман умер сегодня утром в реанимации, — глухо ответил Васильцов, — перелом позвоночника плюс открытая черепно-мозговая травма. Он принял на себя весь удар при падении с четвертого этажа, Кальдер только ногу сломал, но для следственных действий вполне пригоден.
Васильцов двинул по коридору к большим двустворчатым дверям, за которыми помещалась площадка с большим окном, куда все бегали курить, и лифт. Илья пошел в палату и обнаружил, что кровать рядом уже занята. На ней лежал тощий чернявый узколицый парень в грязной одежде и отстраненно глядел то в потолок, то по сторонам.
— Это Алик, у него сотряс, — сообщил Юрка, он что-то жевал и говорил с набитым ртом, — на стройке с лесов навернулся и башкой приложился.
Азиат что-то забормотал, приподнялся и потянулся к левой лодыжке. Юрец кивнул, проглотил еду и добавил:
— И связки заодно порвал, сочетанная травма. Неделю проваляется, не меньше.
Илья лег, отвернулся к окну. Перед глазами полыхнул ворох искр, потом они медленно осели, растаяли, как гнилушки в болоте. «Неделю проваляется», — эхом звучали в голове Юркины слова. А его, по словам Васильцова, выпишут через пару дней, чтобы не занимал казенную койку, а долечивался дома. Представил себя такого, с разбитым лицом, безрукого, и стало до того невмоготу, что хоть сейчас на рельсы беги. И все получится, ведь Шаравин уже не придет.
Разбудила медсестра, долго и нудно трясла за плечо и что-то бормотала, пока Илья окончательно не пришел в себя. Непонимающе уставился на встревоженную оплывшую физиономию с густо обведенными черными глазами, осмотрелся. Уже довольно поздно, за окном дождливая сиреневая муть, в палате включено освещение, отчего лица всех, кто тут есть, сделались неживого синеватого оттенка. И пахнет кашей, ее всегда дают на ужин, значит, до него уже недалеко.
— Доктор вас зовет, — озабоченно пробормотала медсестра, — он в кабинете у себя. Давайте помогу.
Сунулась подхватить Илью под руку, но он поднялся сам. Прижал перевязанную руку к груди новым, только недавно появившимся движением, стараясь двигать так, чтоб не задеть ее невзначай. Пальцы из повязки торчали, точно их туда отдельно воткнули, и причем второпях. Илья старался туда пока не смотреть, пересек коридор и вошел в открытую медсестрой дверь. В кабинете, на месте Васильцова, сидел другой человек, и это был не Руссков. Куртка завотделением висела в шкафу, оттуда сквозь неплотно прикрытую дверку торчал рукав, а сам врач снова куда-то подевался. Человек смотрел в окно, постукивая по столу кулаками, но едва Илья переступил порог, повернулся на шум.
