Джек заговорил.
Хорошо, что мэтр Дориан заранее предупредил, а то Эби удар хватил бы, когда она услышала от механического человека: «Добрый день». Но все равно испугалась немного. Голос у него сразу страшный получился: басовитый, раскатистый. Потом хозяин отладил что-то, тише стало и на слух приятнее.
И слова он приятные говорил.
Хотя слова — не его заслуга. И уж точно не мэтра Дориана.
— Ты красивая, когда улыбаешься.
Врун. Эйден.
Подучил механического человека говорить так всякий раз, когда она кривила рот.
Джек-то безмозглый, ему любая гримаса за улыбку сойдет, вот Эби и развлекалась: состроит жуткую рожу, губы в тонкую ниточку растянет, глаза выпучит.
А он ей:
— Ты красивая.
Живот надорвешь!
Господину Блэйну показала — повар до слез хохотал.
Правда, Эйден уже через день догадался и механического человека переучил. Эбигейл не знала, по привычке оскалилась на него… На Джека, хотя хотелось на Эйдена… А он ей строго так:
— Смотри, на всю жизнь такая останешься!
И пальцем погрозил.
Но все равно смешно вышло.
Она бы и сама его каким-нибудь шуткам выучила, но мэтр Дориан за это вряд ли похвалит. Маг только Эйдену позволял Джеку «речь развивать». А Эби приказал обучить механического человека за столом прислуживать.
Тот с одного раза все запомнил, безо всяких бумажек. Вилка рыбная, вилка салатная, фужер для воды, для вина. Подумалось, что если начнут таких слуг сотнями делать, обычные люди совсем без работы останутся…
А потом мэтр Дориан про Джека будто забыл. Как голос ему сделал, так на этом и успокоился. Но в лаборатории по-прежнему целыми днями сидел, иногда и поесть не выходил.
Эйден в эти дни тоже изменился. Присмирел. То ли понял, что ничего ему с Эби не светит, то ли новую пакость обдумывал. Но пока обдумывал, вел себя прилично и целоваться не лез.
Конфеты только подарил, такие, как в прошлый раз: Джека с коробкой подослал и велел по пятам за ней ходить, пока не возьмет. И розы еще. Или это Джек сам — у него-то не спросишь, что в его голове безмозглой происходит, что он цветы рвет и ей носит…
И смотрит так странно. Эйден.
А глаза у него, оказывается, светлые. Карие, но светлые, почти желтые. Как тот мед…
Медом он опять ее угощал, но Эби, уже ученая, и близко не подошла. А он рассмеялся, завернул сочащиеся янтарем соты обратно в промасленную бумагу и сверток этот в комнату ей подкинул.
Не выбрасывать же было?
— Скучно.
Мэтр Дориан снова засиделся в лаборатории, а Эби, закончив с домашними делами, собиралась лечь спать пораньше, когда господин Мерит вызвал ее в гостиную. Как выяснилось, только для того, чтобы пожаловаться на скуку.
— Сыграем в карты?
— Простите, господин Мерит, я не умею.
— Шутишь? — мужчина удивленно приподнял бровь. — Или врешь?
— Не шучу и не вру. Карты — дурная игра.
— Надо же, — сказал он, словно отродясь не слышал того, что в Освине каждому малолетке известно: то, что начинается за карточным столом, заканчивается на плахе. — А какая же тогда не дурная?
Эбигейл пожала плечами.
— Лото. Или шашки. Шахматы.
— Играешь в шахматы? — заинтересовался молодой человек.
— Нет, — коротко ответила девушка, хотя когда-то отец, пусть и говорил, что это не для женского ума, пытался учить, и что-то еще помнилось.
— И чем же займемся?
— Можно лечь спать, — предложила она и тут же покраснела, представив, как Эйден сейчас перекрутит ее слова.
— Спать не хочу, — вздохнул мужчина, упустив возможность ее поддеть. — Приготовь кофе.
— Тогда спать еще не скоро захочется, — предупредила Эби.
— А хоть бы и до утра. Неси полный кофейник. Только не сюда, наверх.
— К вам? — уточнила девушка, чувствуя подвох.
— В обсерваторию. Будем на звезды смотреть.
Если бы Эби хотела посмотреть на звезды, она вышла бы в сад. Но ее желания никого здесь не интересовали.
Пришлось готовить кофе и нести на второй этаж, в небольшую круглую комнату, куда до этого она заходила лишь раз: протерла большую медную трубу на треноге, смахнула пыль со стола, вымыла пол и ушла, не найдя ничего для себя интересного.
Видать, не туда смотрела.
Судя по тому, что застала Эйдена прильнувшим к узкому концу выставленной за окно трубы, нужно было в нее, в трубу, глядеть.
Мужчина так увлекся, что даже на звук открывшейся двери не обернулся, просто рукой махнул:
— Поставь где-нибудь и иди сюда.
— Зачем?
— Лунные моря тебе покажу, сегодня хорошо видно.
— Моря? На луне?
Совсем за дуру ее держит?
— Говорят, раньше луна почти не отличалась от нашей планеты. И жизнь там была, и леса, и реки, и горы, и моря… Горы и сейчас можно увидеть. А темные выемки называют морями. Сама посмотри!
Как тут отказаться? Интересно же!
…А на деле — ни лесов, ни рек.
Серое все, неуютное.
Лишь неровное темное пятно и вправду походило на море.
— А вот тут, гляди, горы. — Эйден покрутил колесико на треноге и труба немного развернулась. — Видишь, там, на самой большой, как будто дом стоит?
— Где?
Эби силилась разглядеть что-то хоть отдаленно напоминавшее строение, но ничего подобного не находила.
— Должен быть. — Мужчина заглянул через ее плечо, еще немного подкрутил колесико. — Сейчас отыщем.
Он приблизился вплотную, прижался к ее спине и еще чуть-чуть трубу повернул. А второй рукой Эби за талию обнял…
— Вот здесь, — шепнул, касаясь губами ее уха. Дыхание тяжелое, жаркое, а по коже отчего-то мурашки, как от сквозняка. — Смотри внимательно. Видишь?
— Н-нет…
Она попыталась выкрутиться, а он словно и не удерживал. Только обнял чуть крепче, положив ладонь ей на живот. Ладонь у него была горячая, и этот жар чувствовался даже через одежду, словно той и не было вовсе. Щеки запылали, и дышать Эби стало трудно. Оттолкнуть бы его и выскочить за дверь, но девушка вдруг оцепенела. Только чувствовала, как колет шею жесткая щетина, да осмелевшая рука ползет вверх, сначала медленно, а после, уверившись в полной безнаказанности, скорее, чтобы накрыть приподнятую корсетом грудь…
— А теперь видишь?
Забавляется.
Нет там никакого дома, и быть не может.
