— Опиум — это плохо, — сказал Джек, едва она открыла рот, чтобы высказать ему, какой он болван, безмозглый и бесчувственный. — Нельзя.
Сел на табурет и надолго умолк, не реагируя на обращения. Если бы время от времени не вскидывал резко голову и не вертел ею из стороны в сторону, чтобы опять затихнуть на несколько минут, можно было бы подумать, что отключился. Но что-то там в его шестеренках точно замкнуло…
Только у Эби не осталось сил размышлять об этом. Боль расползлась по всему телу, дыхание сделалось таким горячим, что обжигало губы. Вода, казалось, высыхала во рту прежде, чем доходила до горла… А Джек встал и ушел. Просто ушел, ничего ей не сказав, и не чувствуй она себя так плохо, волновалась бы…
— Лежишь? — заглянула в комнату какая-то женщина. — Лежи-лежи.
Девушка попыталась разглядеть вошедшую, но та плавала в заполнившем комнату тумане, и лишь на миг выглядывало то розовое пятно лица неопределенного возраста, то рука с каким-то свертком…
Сверток она бросила Эби на грудь и потрогала кончиками пальцев лоб.
— Ох ты ж! Хоть блины пеки… Давай-ка я тебе сразу порошок разведу, доктор сказал, поможет.
— Кто? — прошептала Эбигейл спекшимися губами.
— Доктор, что к тебе приходил. Вот, лекарства велел передать. Сказал, уплачено за все.
Женщина, по всему, бывшая то ли работницей здесь, то ли родственницей хозяину, растеребила бумажный пакет, и Эби сладко зажмурилась: детством запахло, травами, отцовской аптекой…
— Ты пей, не бойся, — приговаривала незнакомка, подсовывая ей под нос кружку. — Наш доктор плохого не присоветует. Он прежде военным хирургом был. Говорили, людей наново сшивал… А теперь у нас. Тоже при деле. Народец тут простой, не изнеженный, но тоже болеем, бывает. И зубы драть он мастер, да и девицы к нему, случается, бегают, что наши, что освинские…
— Зачем? — спросила Эби, кривясь от горького питья.
— А то не знаешь… Не знаешь? Ну-ну… Откуда ж ты взялась такая незнающая?
— Из Гринслея, — ответила девушка, не задумываясь. Видно, травами навеяло.
— Далеко тебя занесло. Чай, за хорошей жизнью приехала? Или за мужиком? Суровый он у тебя… И рука, как погляжу, тяжелая.
Рука у Джека была тяжелая. Стальная. Но незнакомая женщина говорила о другом, и Эби не сразу поняла, о чем именно. А поняв, сердито нахмурилась.
— Джек хороший, — вступилась она за механического друга, задыхаясь сильнее от возмущения, нежели от боли и жара. — И меня не обижает. Никогда. А это… меня… побили. Побили и ограбили… Даже… волосы украли…
Эби вспомнила отрезанную косу и жалобно всхлипнула. Волос почему-то вдруг стало жальче всего. Жальче сломанных ребер, оставшихся в дядькиной лавке вещей и загубленной жизни.
— Отрастут еще, — буркнула женщина.
Может, выражала так сочувствие. Может, недоверие к ее словам. Но если и второе, у Эби уже не было сил что-то доказывать. Какая разница, что о них с Джеком станет думать чужая тетка?
Девушка закрыла глаза и открыла их снова, лишь услышав, как распахнулась дверь и заскрипели полы под тяжелыми шагами.
— Ну и что у нас тут? — раздался мужской голос, показавшийся Эби знакомым. — Ох, да это же… Как же тебя?
— Эбигейл, — подсказал Джек — уж его-то голос сложно не узнать.
— Эбигейл, — повторил человек, чья широкая фигура заслонила свет от окошка. — Возможно. Я редко запоминаю имена служанок, даже хорошеньких… Так что тут?
Он стащил с Эби покрывало и стал водить над нею широкой пухлой ладонью, напомнившей девушке подушечку для иголок.
— Перелом ребер, гематома… посттравматическая пневмония… Легкий ушиб почки. Растяжение связок…
От перечисления ее болячек Эби стало еще хуже. Но итог всему этому был подведен обнадеживающий.
— Ничего страшного, вылечим. — Толстый господин, чьего имени Эбигейл никак не могла вспомнить, пригладил торчащие во все стороны рыжие волосы и приказал Джеку, показав на нее пальцем: — Выноси.
Утро мэтр Алистер Ранбаунг провел на кафедре, а к обеду уже вернулся домой. Лекций у него сегодня не было, лишь несколько индивидуальных консультаций, не отнявших много времени и ничуть не подпортивших настроения, которое тем не менее сложно было назвать хорошим. Последние недели выдались непростыми: трагедия в доме Дориана, последовавшие за этим не допросы, но расспросы, въедливые и неприятные, и работа над собственным проектом — то ли в связи со всем перечисленным, то ли сама по себе — застопорилась.
Но господин Ранбаунг не склонен был при первых же неудачах опускать руки. Посему, отобедав, он направился в кабинет, где планировал заняться изучением отчетов о последних опытах. Однако звонок в дверь и появление через минуту дворецкого заставили его отвлечься от дел.
— Кто? — недовольно и вместе с тем удивленно переспросил мэтр Алистер, из принесенной карточки узнав, что с ним желает встретиться дама из общества любителей фиалок. — Зачем? Кто-то из моих студентов помял их цветочки?
— «Салджвортские фиалки» — благотворительное общество, — скромно откашлявшись, разъяснил дворецкий. — Состоящие в нем дамы берут под опеку девиц из бедных семей, дабы защитить тех от соблазнов и пороков…
— М-да? Тогда мое предположение… кхе-кхе… не лишено смысла. Но встречаться с этой попечительницей мне недосуг. Спровадьте ее, Вильямс. Как-нибудь поделикатнее.
Дворецкий не успел еще покинуть кабинет, как в дверь снова позвонили.
— Настырная, однако, старушенция, — поморщился господин Ранбаунг.
В том, что на крыльце его дожидается именно старушенция, причем самая неприятная особь данного подвида, мэтр ни капли не сомневался. Старая дева с предурным характером, не уживающаяся даже с кошками, или же вдова, которой после того, как она свела в могилу мужа, стало нечем заняться, — только такие и учреждают подобные общества. Сбиваются в черные вороньи стаи и клюют несчастных девчонок.
Но второй раз звонила не она. Вернувшийся Вильямс подал на подносе маленький конверт.
— Принес мальчишка. Сказал, что ответа дожидаться ему не велено.
— Кем не велено? — пробурчал маг, по привычке, прежде чем дотронуться, проверяя письмо на наличие скрытых чар.
— Этого он не сказал, мэтр Алистер.
Убедившись, что конверт не несет угрозы, Ранбаунг сорвал печать и быстро пробежал глазами письмо в несколько строчек. После еще раз. И еще…
— Велите готовить экипаж, Вильямс, — распорядился он наконец.
— Да, мэтр. Но та дама, она отказывается уходить…
— Пошлите ее в… в академию. Пусть приходит завтра на кафедру, я ее приму.
«Как Вам известно, Дориан Лленас не вел записей, — гласило послание, которое мэтр впопыхах сунул в карман. — Но если Вас интересуют подробности его работы, а также ее результаты, будьте в три часа на площади Республики…»
