Они подошли к нашему столу. Филипп поспешно встал, я же — может быть потому, что здесь был Бардас, — не стал подниматься. Обычно я соблюдаю обычаи места, где нахожусь, но на этот раз остался сидеть.
— Встань! — гневно приказал Бардас. — Перед тобой Андроник Комнин!
— Я чту его, однако в моей стране нет обычая, чтобы люди моего ранга вставали в присутствии царей. А также, чтобы цари прерывали нас, когда мы говорим.
Филипп побледнел, а Бардас был потрясен. Андроник же что делает ему честь — просто полюбопытствовал:
— Из какой же земли ты пришел? С таким обычаем я ещё не знаком.
— Из Арморики, это далеко на западе франкских земель. Мой род — род друидов; уже много поколений мы были жрецами и советниками царей.
Его глаза загорелись интересом, и он сел.
— Ну да, ну да! Конечно же! Мне следовало бы сразу вспомнить! Но я думал, что все друиды уже давно умерли.
— В моей стране обычаи держатся подолгу; но сейчас лишь немногие придерживаются древних ритуалов и владеют тайным древним знанием.
— Это тем, которое заучивают наизусть, да? Которое отец читает сыну на память и обучает его?
— В моем случае — дядя племяннику. У нас в роду друиды с материнской стороны.
Он был так же заинтригован, как был бы я на его месте.
— Ты меня заинтересовал. Я хотел бы поговорить об этом. Писали, что друиды владели тайными знаниями, более неизвестными, и обладали великой силой ума.
Я ещё никогда не пытался использовать знания, которым был обучен в детстве, кроме самой памяти. В Кордове перевести или переписать книгу значило для меня запечатлеть её в памяти — хотел я того или нет. Что же до тайного знания, то я был один из немногих живущих, обученных его применению. Может быть, теперь настал час…
Здесь чудеса — дело признанное и повседневное, здесь верят во всевозможные тайны и таинства, иногда с полным основанием, но большей частью — без. В городе и по соседству есть ещё храмы, где отправляются древние греческие ритуалы. Это я узнал от греков-купцов в караване.
Андроник — человек, искушенный в интригах, привычный к покупке и продаже сведений…
— Я только недавно прибыл в ваш город, — сказал я, — мое богатство пропало, когда печенеги напали на наш караван. Мне нужно отыскать способ возместить свои потери, иначе придется уехать отсюда.
— О, так ты один из тех купцов, которые были с гансграфом фон Гильдерштерном?
Я удивился, что он знает об этом, но он только улыбнулся:
— Мы получаем сведения о таких случаях. Так надо, потому что у нас много врагов, и родина многих из них — степи Руси. Ну, и здесь есть такие, которые ожидали выгодной торговли с гансграфом. Что ж… мне жаль.
Филипп воспользовался этой минутой и налил по стакану Андронику и Бардасу.
Бардас тоже воспользовался минутой:
— Есть основания считать, что этот человек вступил в город, не пройдя контроля…
Андроник не обратил на него внимания:
— Цезарь писал о друидах… — Он взглянул на меня: — Ты владеешь этим знанием?
— Мой род — древней крови. Такое знание передается из поколения в поколение с клятвой на крови.
Он задумчиво взглянул на меня; взгляд был оценивающим, испытующим.
— Многое бы я отдал за такое знание…
Он повернулся к Бардасу:
— Где твой кошелек?
У того лицо словно окаменело, однако он, хоть и с явной неохотой, достал кошелек. Андроник взвесил его на руке, потом положил передо мной.
— Пожалуйста, прими вот это. Мы с тобой должны вскоре поговорить.
Он встал.
— Идем, Бардас… — и чуть задержался: — Вот это древнее знание… Я слышал о способах развития ума и даже о предвидении будущего. Это правда?
— Я не знаю, что ты слышал, — осторожно ответил я. — У нас множество тайн…
Потом они ушли, однако во взгляде, который кинул на меня Бардас, светилась незамутненная ненависть.
Филипп долго сидел молча, потом сказал очень спокойно:
— И многолик же ты, Кербушар. Не знаю, что о тебе думать…
— Думай обо мне вот что: я — человек, которому нужно выжить, а на дорогах своих я кое-чему научился, как и подобает человеку.
— Ты много потерял при нападении куманов. Но не думаю, что ты потерял все.
— Блага этого мира, Филипп, теряются легко. Огонь, буря, воры и война — наши постоянные спутники, но то, что сохранил разум — то навеки наше. Я потерял даже свой меч. А все оставшееся — это то, что я знаю, и немного благоразумия, чтобы правильно воспользоваться своим знанием.
— Разочаровать Андроника опасно.
— Я его не разочарую. Может быть, он получит даже немного больше, чем рассчитывает, — и немного меньше…
Мы помолчали, потом я заметил:
— Выдающийся, блестящий человек, но дилетант. Он хотел бы получить мои знания в виде пилюли, чтобы можно было проглотить их одним глотком. Он хочет волшебства, Филипп, но недостаточно… недостаточно.
— Ты его не знаешь. Он хочет всего, что существует, а когда получает, тут же начинает желать большего.
— Когда он узнает, что для овладения моим знанием потребуется десять лет учения, если он способный ученик, и пятнадцать — если не очень способный, его интерес увянет… Такое знание рождается в боли, голоде и неустанном упражнении ума и тела. Боль и голод он ещё кое-как выдержит, но упражнение?.. Да никогда!
— Ты можешь предвидеть будущее, Кербушар?
— А кто этого хочет? Наша жизнь держит завесу между ожиданием и ужасом. Ожидание — это морковка, которую подвешивают перед мордой осла, чтобы он постоянно бежал вперед. А ужас — то, что он увидит, если отведет глаза от морковки…
— Ты слишком мрачен.
Конечно, я был мрачен, хоть это у меня и не в обычае. Не навеял ли это чувство Андроник? Или, может быть, Бардас?
— Люди его любят. Хотят, чтоб он стал императором.
— Толпа всегда желает сделать своего героя императором, однако не успеет он стать императором, как у толпы появляется новый герой, которого она желает поставить на его место… Если когда-нибудь станешь героем толпы, Филипп, помни: каждый, кто рукоплещет тебе, носит за поясом нож убийцы.
Глава 45
Я сидел один в комнате, предоставленной Филиппом, перед стопкой бумаги, и собирался начать зарабатывать себе на жизнь. Кошелек, который дал мне Андроник, был достаточно увесист, но я не привык надеяться на подарки.
Милости высокопоставленных особ, мужчин или женщин, похожи на краску смущения на щеках куртизанки — они так же редки, на них так же приятно смотреть и на них так же нельзя полагаться.
