Я рассказал ему историю Шаразы и Акима. До сих пор я считал, что напали на них люди, посланные Йусуфом; теперь же выяснилось, что Загал — властитель тайфы, одного из мелких княжеств, на которые была разделена мавританская Испания.
— Это пустяк, — сказал я. — Хотелось бы только знать, что у неё все в порядке…
— Ну-у, я так понял из твоего рассказа, что у неё все будет в порядке, где бы она ни оказалась, — улыбнулся он. — Однако… если ты намерен бросаться на защиту всех девушек, которых повстречаешь в жизни, то жизнь тебе предстоит весьма деятельная.
Мы разошлись, но я почувствовал себя увереннее. Хорошо было узнать, что Гарун по-прежнему мне друг. Однако я не сообщил ему, чем занимаюсь, и по дороге домой немного поплутал, поглядывая через плечо, не следит ли кто за мной.
В эту ночь я рассказал Сафии о моем отце и о том, что, несмотря на известие о его смерти, верю, что он до сих пор жив. Она задала мне множество вопросов насчет галеры, её команды, цели плавания. Потом о возрасте отца, его внешнем облике и каких-либо шрамах и отметинах на теле.
— Тебе следовало рассказать мне раньше… но неважно. Возможно, мне удастся что-нибудь о нем узнать.
И прежде, чем я смог спросить её, каким образом она добудет такие сведения, Сафия протянула мне ключ.
— Ступай в это место, — она рассказала мне, как туда пройти. — Найдешь там четырех лошадей. Погляди на них и реши, достаточно ли у них резвости и силы. Дальше, я хочу, чтобы в течение следующих четырех недель ты посвящал один день в неделю закупке припасов для путешествия.
— Ты уезжаешь?
— Мы уезжаем. Я говорила тебе, что ты можешь мне понадобиться. — Она повернулась так, чтобы глядеть прямо на меня. — Матюрен, если у меня возникнет нужда спасаться, то нужда эта будет отчаянной. Я ничего не хочу об этом говорить. Не ходи к лошадям днем, а когда идешь туда, удостоверься, что за тобой не следят.
— Когда?
— Когда я скажу. Ты, по-видимому, человек предприимчивый, мне такого и нужно было. Твоему другу Гаруну можно доверять?
— Уверен.
Она улыбнулась моему удивлению, потому что я не упоминал при ней его имени.
— Такое мое дело — знать. А твое — быть готовым помочь мне, как я помогла тебе. Однажды — и уже скоро — мне придется спешно покинуть этот город.
— Тебе достаточно только сказать.
— И пожалуйста, пусть не будет между нами недоразумений. Я делала то, что необходимо, а ты сам пришел с предложением своих услуг.
— И не возьму его назад.
В саду стоял сильный запах жасмина, и мне вспомнилась та ночь несколько месяцев назад, когда я перелез через эту стену, голодный, в лохмотьях… в городе, полном врагом… Да, я у неё в долгу.
Мавританская Испания была воистину рассадником интриг, и нити заговоров всегда тянулись через Гибралтарский пролив в Северную Африку, на родину берберов. А христианские властители Наварры, Кастилии и Леона с завистью поглядывали на юг, на роскошь Андалусии — и плели свои тенета.
Поняв, что времени осталось в обрез, я ещё более усердно взялся за ученье. На первом месте были у меня медицина и военная тактика, но я изучал также искусство мореплавания, историю, философию, химию и ботанику.
Ключ к успеху в арабских странах тогда был, однако, не в этих познаниях. Араб по природе поэт. Его язык полон поэзии и чудесных звуков, настолько, что даже государственные документы писались в поэтической форме, а поэты-импровизаторы были самыми почитаемыми и нужными людьми.
Одна из глав «Кабус-Намэ» излагала советы по стихосложению. Не знаю, много ли выгоды удалось извлечь сыну принца гурганского из отцовских советов, но мне удалось. Принц умер за сто лет до моего рождения, а может, и ещё раньше, но его советы ещё вполне годились.
Мало-помалу я изучил пути бегства из Кордовы и хорошо узнал часы закрытия ворот, а также разведал, какие из стражников самые строгие, а какие, наоборот, несут службу спустя рукава. Время от времени я распивал бутылочку с теми, кто был к этому склонен, потому что большинство мусульман вина не пьет. Иногда заглядывал в низкопробные кабаки, заводя знакомство с фиглярами, жонглерами, бродячими певцами и даже с ворами. Слушал сказочников на базарах, прикидывая, что и это может когда-нибудь пригодиться. Упражнялся в игре на лютне и то тут, то там опускал в чью-нибудь руку монету или покупал что-то съестное.
Постепенно этим людям стало известно, что я — тот самый Кербушар, который продал галеру и убежал из замка, куда заточил меня принц Ахмед. Сведения стекались ко мне капля за каплей. Ибн Харам уехал в Северную Африку; у принца Ахмеда все ещё нет сына.
Я больше не служил в большой библиотеке, потому что Сафия приказала мне быть готовым к отъезду в любую минуту; однако библиотека по-прежнему была открыта для меня, и ученые меня радушно принимали. Сафия давала мне деньги, и то, что я эти деньги отрабатывал, позволяло мне принимать их как плату, не пересиливая свою гордость.
В библиотеке имелись подробные каталоги, перечисляющие её книги; многие из этих сокровищ были очень красиво иллюстрированы, переплетены в доски из ароматической древесины, обтянутые тисненой, выложенной самоцветами кожей. Тут хранились книги, написанные на древесной коре, на пальмовых листьях, на бамбуке или на тонких деревянных дощечках; на кожах животных, на кости, на тонких табличках из меди, бронзы, сурьмы, глины, на полотне и шелке. И, конечно, обычные — на папирусе, коже и пергаменте.
В библиотеке были ученые, которые читали на санскрите, на языках пали и харушти и даже на древнекашмирском письменном языке — сарада. Но попадались тексты на языках, которых ни один из нас не мог прочитать, — например, записи с островов Крит и Тера
[10]
или из этрусских развалин.
День за днем я вкапывался в работу, и теперь, когда не был занят переписыванием или переводами, мои ученые занятия сильно продвинулись вперед, ибо я с головой погрузился в это крупнейшее хранилище рукописей, зачастую нетронутых и нечитанных.
Как-то ночью в комнату, где я спал, пришла Сафия.
— У меня есть новости.
— Новости? Какие?
— Твой отец, может быть, ещё жив…
— Что? — сердце мое заколотилось.
— Его галера затонула у берегов Крита, но его — или кого-то похожего — вытащили из моря и продали в рабство.
— Значит, я должен ехать на Крит.
— Его там больше нет. Он был продан какому-то купцу из Константинополя.
Мой отец жив!
— Я должен ехать…
Сафия покачала головой:
