Ахнув, я сжала фигурку в пальцах и поднесла к губам.
– Гриша… – произнесла я. Голос у меня срывался, и слова давались нелегко. – Я люблю тебя… Я… Я обязательно…
– Шшш… – прошептал он, обнял меня, прижал к себе и коснулся губами виска. – И я люблю тебя. И не важно, когда мы увидимся в следующий раз… Это ничего не изменит.
За окном забрезжил рассвет. Под окном в ветвях дерева пронзительно защебетала птица, потянуло росой и прохладой, и край неба начал медленно наливаться розовым. Пора было отправляться в аэропорт, а мы всё так же сидели на постели, обнявшись, дыша друг другом, и никак не могли расцепиться.
Наконец Гриша, как и всегда, проявил большую выдержку, взял меня за плечи и осторожно отодвинул от себя.
– Пора, – негромко, но твёрдо сказал он.
И я повторила:
– Пора.
У меня зазвонил мобильный, и Пит сообщил мне снизу, что прибыли полицейские, которые должны были сопроводить Гришу в аэропорт. Несмотря на то что мы оплатили ему обратный билет сами, он все равно должен был быть депортирован под конвоем.
Мы вместе спустились вниз и на секунду остановились, прежде чем разойтись по разным машинам. Гришу уже ждал специально подогнанный полицейский автомобиль, меня же должен был отвезти в аэропорт Пит. Утреннее солнце залихватски скалилось нам с небес, словно в насмешку.
Вокруг нас шумел, просыпаясь, и дышал океанским бризом огромный сказочный город. Город, в который приезжает множество людей в погоне за своей мечтой. Но обретают её лишь редкие баловни судьбы, остальным же достаётся безвкусная жвачка в фальшивой обёртке. Город, который подарил мне новую жизнь, профессию, удивительное единение с миром кино – и отнял того единственного, с которым моё существование обретало смысл.
– Мистер Михеев, время ехать, – наконец коротко бросил один из полицейских. И Гриша выпустил мои пальцы и пошёл к машине.
В аэропорт Гриша также вошёл в сопровождении полицейских. Я молилась про себя, чтобы рейс в Москву задержали, отложили, отменили. Чтобы случилось что-нибудь, чтобы в последнюю минуту прибежал Цфасман и сообщил, что ему всё же удалось найти для нас лазейку в законе и Гриша останется здесь. Но, разумеется, ничего подобного не произошло. На табло значилось, что рейс состоится точно по расписанию и что регистрация на него началась уже двадцать минут назад.
Гриша что-то сказал полицейским на своём ломаном английском, и те, как ни странно, отступили чуть назад. То ли уверились, что теперь он уже никуда не убежит, то ли прониклись к нам сочувствием. А может, чем чёрт не шутит, кто-то из них был поклонником «Миражей»…
Так или иначе, они дали нам попрощаться. Я шагнула вперёд, но поднять голову и взглянуть на Гришу не решалась. Мне казалось, что если я сделаю это, то вцеплюсь в него мёртвой хваткой, заору, завою, и никто и ничто уже не сможет разомкнуть мои руки. Гриша взял меня за плечи.
– Не провожай меня, слышишь? – серьёзно сказал он, заглядывая в глаза. – Давай прощаться здесь. Не хочу, чтобы ты маячила у стойки и смотрела, как я ухожу от тебя по коридору. Тебе и в аэропорт ехать было не нужно.
Я уже ничего не могла ответить, только кивала и бесслезно всхлипывала. Однажды ещё дома, в посёлке, в очень жаркое лето я видела сухую грозу. Воздух был таким раскалённым, что капли дождя просто не долетали до земли, испарялись в атмосфере. Кругом грохотало, небо было затянуто чёрными с багровыми подпалинами тучами. Сверкали зарницы, носились клубы пыли. Но дождя не было, не было той освежающей влаги, после которой кажется, что всё в мире расцветает заново. Что-то подобное творилось со мной и сейчас.
Не было очистительных слёз, способных подарить душе облегчение. Только сорванные всхлипы и спазмы в груди.
Гриша стиснул меня, прижал к груди и хрипло шепнул в ухо:
– Люблю. Люблю тебя.
А потом разжал руки, развернулся и быстро пошёл прочь, вскинув на плечо свою небольшую дорожную сумку. Полицейские двинулись за ним, сопровождая к стойке регистрации. Я одной рукой схватилась за горло, второй же сжала в кармане плаща фигурку волка.
Гриша быстро шёл вперед, к стойкам. Я знала, что он не обернется – не потому, что не хочет посмотреть на меня в последний раз, а потому, что не желает делать мне ещё больнее.
Через несколько секунд он скрылся. Вот мелькнула в толпе его серая куртка, знакомый затылок. И всё – ничего не стало. Только обычная толкотня, суета и галдёж.
Я постояла ещё немного и медленно побрела к выходу. Кажется, кто-то в толпе успел меня сфотографировать, но мне сейчас до этого не было никакого дела. В конце концов, пусть Бет думает о том, как мы будем объясняться. Она сейчас должна быть очень довольна – ведь фактор, ставивший под угрозу мою карьеру, исчез.
– Домой? – спросил меня Пит, когда я села в машину.
Милый верный Пит. Он понимал, что со мной творится, и не навязывался с сочувствием. Просто, как всегда, готов был безоговорочно выполнить любое моё распоряжение.
– Нет, – помотала головой я. – Отпуск закончился. Мне нужно на студию.
Пит кивнул и, не сказав больше ни слова, завёл двигатель и повёл машину сквозь привычный бешеный городской трафик. Солнце яростно светило с неба, не давая ни малейшей передышки. Кругом рвались вперёд и отчаянно гудели машины. Я смотрела в окно и представляла себе, как Гриша проходит паспортный контроль, как сидит в зале ожидания, глядя сквозь стеклянную стену на изящные корпуса самолётов. Что он будет делать, когда вернётся? Что буду делать я? Когда мы встретимся снова? И встретимся ли вообще…
В студии, как обычно, царила суета. Я быстро прошла в свою гримёрную, ни с кем не здороваясь. Элис, наш художник по гриму, начала готовить меня к съёмке, щебеча что-то о своём бойфренде, с которым она то ли в очередной раз разругалась, то ли помирилась – я не вслушивалась.
Гриша мой… Моя единственная, выстраданная, настоящая любовь… Я всегда буду с тобой – даже на расстоянии, даже если нам больше никогда не суждено будет встретиться… Я всегда буду с тобой.
Через двадцать минут, уже одетая в тёмные джинсы и футболку Миры, я вошла в съёмочный павильон, где установлены были декорации лесного логова Адама.
– Ага, явилась наша беглянка, – сразу же загрохотал Алекс.
Если бы я не знала его много лет, меня бы, наверное, сейчас покоробила его громогласная грубость. Но я понимала, что таким странным способом он старается поддержать меня, пресечь, возможно, гулявшие по студии в моё отсутствие шепотки, сразу же создать рабочую атмосферу. Я благодарно улыбнулась ему, и он отсалютовал мне рукой.
– Все по местам! Начинаем! – скомандовал Гарри.
Ко мне подошёл Тэд, взглянул своими глубокими серыми понимающими глазами и спросил негромко:
– Ты как?
Я через силу улыбнулась:
– Нормально. Всё хорошо, Тэдди. Работаем.
