Осень едва наступила, а листья уже меняют цвет.
Небо светлеет; над верхними отверстиями хижин клубятся облака дыма. Странный тип отодвигает полог из шкур и выходит наружу, зевает, потягивается, глядит на небо, издает довольное ворчание. Подходит к луже в самом центре деревни, исследует лед у самого берега.
Потом встает на колени перед Тотемом-Луной, круглым белым валуном в форме мяча, целует его и принимается петь.
Тип этот – Полная Луна, деревенский шаман, он же знахарь: он весь увешан амулетами, сухие волосы его стоят дыбом, глаза блуждают.
Давайте-ка послушаем, какой он нам даст прогноз погоды:
Сегодня чудная погода,
И скоро солнышко взойдет;
Глаза протрите, лежебоки:
Кто ленится – тот не жует!
Каждый день все те же завывания, даже если идет дождь или снег. Правда, слова немного меняются:
Сегодня мерзкая погода,
Нас скоро снегом занесет;
Глаза протрите, лежебоки:
Кто ленится – тот не жует!
Люди в хижинах поворачиваются с боку на бок под теплыми шкурами и честят на все корки певца с его скрипучим голосом. Но потом раскаиваются, потому что у знахаря всюду уши и власть его безгранична.
Ну, Неандертальчик, вставай. Пора в школу, рычит мама Тигра, сдергивая с меня шкуры, – а я-то так под ними пригрелся.
Огонь в очаге едва теплится, я весь дрожу.
Школа!
Я про нее и думать забыл.
Вскакиваю, напяливаю шкуру мускусного быка.
И не подумайте, будто я рассказываю вам сказки.
«Школа в доисторическую эпоху? Невозможно: люди тогда не умели писать», – возразите вы.
И будете правы! Письменности у нас еще нет, это так, но рисовать мы умеем и вообще, что называется, не лыком шиты.
К тому же и предметы у нас от ваших отличаются: охота, рыбалка и собирательство – ведущие, но я бы не стал пренебрегать обработкой кремня, постройкой хижины, магическим рисунком, заклинанием…
Видите – и нам, детям Ледникового периода, есть над чем корпеть!
Насколько эти предметы трудные, я вам пока сказать не могу, сам сегодня иду в школу в первый раз.
Я так волнуюсь!
Выхожу из хижины и прямо перед собой вижу Умника: это мой лучший друг. Сидит у своей хибары, насыпал горку из снега и скатывает вниз какую-то деревяшку.
– Привет, Умничек, что это ты делаешь?
– Провожу эксперимент, – отвечает Умник и острым кремнем помечает что-то на дубинке для записей.
Умник выделяется среди ледниковых детей: на дерево ему нипочем не залезть, при ходьбе он быстро устает; бегает, как хромой тюлень; хижины, которые он строит, заваливаются от малейшего ветерка, зато…
Зато соображает он здорово и целыми днями задает вопросы:
– Почему птицы летают, а люди – нет?
– Как рыбы дышат под водой?
– Куда уходит солнце, когда наступает ночь?
– Почему вода не течет в гору?
– Как далеко от нас звезды?
– Почему Луна никогда с ними не сталкивается?
– Почему радуга отодвигается, когда я хочу потрогать ее?
– Почему гром гремит так громко?
– Почему огонь жжется?
– Почему вода гасит огонь, а не огонь сжигает воду?
– Почему мне приходят в голову все эти «почему»? Ночью, пока все спят, он ворочается под шкурами и придумывает уйму всяких хитроумных фокусов; потом, проснувшись, пробует, что из этого получится, и так поглощен своими экспериментами, что не замечает ничего вокруг. Из-за всего этого мы его и называем Умником.
– А для чего он, этот твой эксперимент? – спрашиваю я.
– Чтобы перевозить тяжести. Видишь, как эта деревяшка скользит по льду? А теперь представь себе большой кусок коры, куда мы положим шкуры и другие предметы. И не нужно будет так надрываться…
– Деревяшка катится вниз под горку, – замечаю я. – А наверх как ты се потащишь? В жизни, увы, не только вниз катишься, а и наверх саночки везешь!
Умник щиплет светлую бороденку и стирает зарубки с дубинки для записей.
Я дружески хлопаю его по плечу:
– Не горюй, что-нибудь придумаешь… Тем временем, сгибаясь под тяжестью дубленых кож, к нам подходит, отдуваясь и пыхтя, еще один мальчик.
– Неужели, Уголек, ты несешь в школу все твои рисунки? – участливо спрашиваю я.
– Хочу показать их учителю…
– Мог бы выбрать несколько штук. Не успел я договорить, как происходит катастрофа.
Споткнувшись о корень, Уголек кубарем летит на землю.
Мы бросаемся на помощь: бедняжки совсем не видно из-под тяжелых кож.
С трудом мы вытаскиваем его, исцарапанного, грязного, в синяках, – но, едва обретя дар речи, он спрашивает прерывающимся голоском:
– Рисунки… мои рисунки… пропали? Нет, утешаем мы друга, его шедевры не пострадали. Только голова.
– Вот он, груз культуры! – вздыхает Умник.
Чуть дальше нас догоняет Кротик.
Скорее, пытается догнать.
Кротик – самый близорукий из всех обитателей Вурмского ледника.
Двигаясь на наши голоса, он натыкается на деревянный шест Тотема-Солнца, потом падает на Тотем-Луну, отскакивает к хижине дяденьки Бобра и заваливает ее. Наконец спотыкается о камни очага и летит прямо в пепел.
Хорошо еще, что огонь погас!
Молния, мой приятель, подбегает к нему, помогает встать. Бедный Кротик похож на живого мертвеца: пепел пристал к слою бизоньего жира, которым мы мажемся каждое утро, чтобы уберечь лицо от холода.
В нашей компании Молния – самый хитроумный, самый смелый, самый неутомимый, самый великодушный. Девочки нашей деревни с ума по нему сходят, но он на них и не глядит, потому что глаз не сводит с Березки.
Вот только жаль, что Березка не глядит на него, потому что глаз не сводит с Умника, а тот на нее не глядит, потому что вечно питает в облаках: возникни перед ним сам мамонт, он и ухом не поведет.
