Я задумалась. Что держит меня здесь? Работы приличной нет, семьи тоже, да и на Ближнем Востоке неспокойно… Набрав в лёгкие побольше воздуха, я ответила:
— Хочу.
— Закройте глаза, Анастасия, — приказал мопс, назвав меня по имени.
Приятно удивившись, я подчинилась.
— Можно открывать, — услышала я голос и подчинилась вновь.
Я стояла посреди уютного пригорода, из тех, что показывают в американских кинофильмах.
Небольшие аккуратные домики, зелень подстриженного кустарника, газоны, орошаемые в автоматическом режиме, и длинные автомобили, двигающиеся со скоростью двадцать км/ч. Многочисленные прохожие — мамаши с колясками, тинэйджеры на роликах, банковские служащие, поедающие на ходу хот-доги, и разносчики пиццы окружали меня. Однако поразило меня то, что среди всех этих пешеходов я не обнаружила ни одного человека. Не замечая моего замешательства, мимо шагали пекинесы, буль-терьеры, овчарки, далматинцы и пудели.
— Послушайте, а где же люди? — придя в себя, спросила я мопса.
— Люди? Разве я не говорил вам, что люди вымерли? — с недоумением уставился на меня пёс. — Ещё в пятую мировую.
Я смотрела на мопса во все глаза, из которых вот-вот готовы были брызнуть слёзы.
— Не переживайте, Анастасия, — улыбнулся пёс снисходительно. — Пойдёмте лучше ко мне, я познакомлю вас с дочерью и супругой. Краеведческий музей вот уже двести лет как закрыли, а мои просто мечтают посмотреть на живого человека!
Хвостатый лекарь
У меня с Толиком взаимопонимание полное: он командует — я слушаюсь и получаю за это что-нибудь вкусненькое. Вообще, собака я редкая — характер покладистый. Обычно ротвейлеров нужно укрощать, но в моём случае этого не понадобилось. Хотя признаться, и у меня есть недостатки. Во-первых, у меня весьма смутные понятия о праве собственности, особенно если речь идет о съестных припасах. По молодости мне ничего не стоило уничтожить в один присест добрую половину упаковки «Чаппи». Пятикилограммовой, прошу заметить. А во-вторых, я не отличаюсь особенной аккуратностью — водные процедуры терпеть не могу.
Познакомились мы с Толиком, когда мне стукнуло четыре года, а ему — четырнадцать. В детской группе нашего лечебно-кинологического центра он был самым старшим. Из-за ДЦП — детского церебрального паралича — в коляске Тол и к сидит с детства.
Я им всегда гордился. Толик способный и мужественный. У нас вообще с ним много общего. Хотя когда-то я жутко боялся коляски. Все думал: «А вдруг эта махина лапу ненароком переедет?»
В нежном возрасте я… Кстати, забыл представиться, меня зовут Мотя, но мне больше нравится звучное «Матвей». Так вот в нежном возрасте я прошёл строгий отбор. Решали: смогу я стать лекарем или нет. Критериями профпригодности были: 1) любовь к детям и 2) «способность вытерпеть любую боль, которую может причинить ребёнок с нарушенной координацией» — фуф, еле выговорил! Ни малейших признаков агрессии во мне не обнаружилось, и я лекарем стал.
Вообще, с ребятами у нас занимались только незлые собаки, а наша порода даже не рассматривалась. Работали и среднеазиаты, и доберманы, и, как их там, карликовые пинчеры. Нас, как людей, различали по темпераменту. Помнится, был один мальчик — медлительный, неуклюжий, так с ним ньюфаундленд Савелий занимался. А вот к гиперактивной Любочке приставили немецкую овчарку по кличке Чен. Чен — чёрный и упитанный, ростом с небольшого телёнка. Цену себе знал, ходил важный, лаял редко — в силу крайней необходимости. Зачем зря голосовые связки напрягать? Поговаривали, на службе в Чечне он обнаружил схроны с оружием, взрывчаткой и боеприпасами. Потом Чен получил именной ошейник, пожизненную пенсию и стал работать с нами. Толику Чен очень нравился, я даже ревновал поначалу, но скоро успокоился. Теперь-то знаю: Толик меня больше всех любит. Мы с ним не разлей вода. Но так было не всегда, а начиналось всё вот как.
Толика к нам в центр привезли родители. Я тогда подумал: что за странный мальчик? Ни с кем не общается, замкнутый, нелюдимый, боится всего. А худой был — кожа да кости! Я к нему первый подошёл. Обнюхал, и сразу ему понравился. А вот маме Толика, по-моему, не очень. Она потребовала, чтобы с сыном занимался миттельшнауцер Бориска, но старший тренер порекомендовал меня. По всем параметрам я подходил больше.
Всего в центре работали двадцать собак-врачей, и у каждого был свой лечебный профиль. Бориска — большой специалист по улучшению координации движения, а такса Мила исправляла нарушения в моторике рук. Почти все мы могли «купировать приступ эпилепсии». Но самые тяжёлые случаи доставались нашим мэтрам — среднеазиатским овчаркам Гене и Кеше. Они учили детей ходить. Многих ребят с врожденными пороками мы вылечили. А после трагедии в Беслане помогали маленьким заложникам из осетинской школы снова научиться радоваться жизни.
Представляете, поначалу Толик даже побаивался меня немного и совсем не разговаривал. Ни с кем. Наш психолог Валерий Иванович много усилий приложил, чтобы чем-нибудь заинтересовать его. Так, начали тренироваться мы на аджилити — это такой собачий бег с препятствиями. Толику на коляске, ой как тяжело было полосу препятствий проходить! Да и пальцы его в то время не слушались. Но Толик выносливый и упорный. Я тоже ему помогал и всячески давал пример для подражания. Барьер брал самозабвенно, отлично понимая производимый при этом на Толика эффект. Глядя на меня, он постепенно стал делать успехи: научился ухаживать за мной — расчёсывал шёрстку, мыл лапы, чистил уши. И что самое интересное — начал со мной разговаривать. Точно с человеком. Я слушал Толика внимательно и подчинялся беспрекословно. В конце концов Толик ко мне привык и привязался. А я — к нему.
Со мной Толик почувствовал себя хозяином. Впервые в жизни понял: он тоже может за кем-то ухаживать, а не только принимать помощь от других. Ведь с нами, собаками, такие дети, как мой Толик, чувствуют себя не ведомыми, а ведущими. Мы же не выбираем хозяина: слушаем того, кто с нами занимается, кто кормит и водит гулять. Поэтому мне, в отличие от некоторых людей, всё равно: здоровый у меня друг или нет.
Уже после месяца тренировок Толик преуспел в хэндлерстве. Так называется выставление нас, собак, на ринг. Стал лучшим в группе. Мы даже участвовали в районном конкурсе и заняли первое место. Толика после этого Чемпионом прозвали. Потом было ещё много разных соревнований, и почти всегда мы побеждали.
Как-то Толик заболел гриппом. Работа встала, а со мной начали твориться удивительные вещи. Сон пропал, даже есть не хотелось. Одна только мысль о Толике, и жизнь без Толика мне вовсе не нравилась. А когда он вновь появился на площадке, я без передышки лизался до конца урока. И не только потому, что сильно соскучился — я лучше всех знаю, как парализованному Толику полезно меня погладить и пообнимать.
К моему пятилетию Толик стихи сочинил — юбилей, как-никак: «Я в кинологи пошёл, друга Мотю здесь нашёл». Кстати, человеческие имена у нас не случайно появились. Ведь нас, собак, искони и всюду зовут Шариками или Барбосами. Изредка, да и то в виде исключения, — Трезорами. Но здесь, в нашем центре, мы с детьми на равных. Для них мы не просто питомцы, а настоящие друзья, которых, возможно, у них никогда не было.
