– Как можно быть стратегическим оппозиционером и объединяться с силами, которые…
– Конечно, можно, всегда можно. Это и есть рамка национального консенсуса, и пока ее не будет, не будет страны, и не будет политической нации, и государства не будет, ничего не будет.
– Вы могли объединиться против Путина.
– Какое это имеет значение, если Зюганов объединяется с Немцовым. А для меня Немцов представляет явление гораздо более темное, чем Путин. Это не значит, что Путин представляет для меня светоч. Но Немцов для меня намного хуже. Если я воюю с Басаевым, значит, я за Ельцина? Что за бред? Что за нездоровость сознания вроде бы интеллигентных людей? Это специально, чтобы сознательно играть в пропагандистско-клеветнические игры, или это состояние ума? Потому что совершенно ясно, что мы сделали. Мы создали широкую коалицию.
– Кто входит в вашу коалицию?
– Пожалуйста, все знают. И люди-то посильнее, чем те, кто стоял на Болотной. Проханов, Дугин. Человек, который абсолютно не в восторге от того, что происходит. И дальше пошли подряд люди. Все, кого могли собрать – Нарочницкая и так далее, всех собрали.
– За ними же нет никаких людей вообще.
– Как? За Дугиным тысячи полторы стоит. За «Православными гражданами России» стоят две с половиной. За Поповских стоит тысячи полторы.
– Православные хоругвеносцы вообще бьют гомосексуалистов на улицах, это нормально, по-вашему?
– Хорошо, а гомосексуалисты и лесбиянки с Зюгановым – это нормально?
– Они же никого не бьют.
– А нацики? А Тор – нормально? Ну вот, но там-то свои, поэтому им все прощается. А тут чужие.
– Националистов, уверен, своими не считает никто.
– Ну конечно. Но они там стоят, и счет никому не выставляется, а как хоругвеносцы – выставляется. Естественно, когда собирают широкую коалицию, то по краям люди для того, кто находится в роли собирателя, естественно, неприемлемы. И что? Это принцип массы, другого принципа нет. Либо «массовки. ру», либо широкая коалиция.
– То есть на Поклонную с «массовок. ру» не собирали людей?
– Нет, нет. На Поклонной «массовки. ру» сто процентов не было. Да, конечно, каждый из предпринимателей, входивший в рыхлое сообщество людей, которые начали все это двигать, (а я создал это сообщество еще в конце декабря примерно), нажимает коммутатор и говорит: «а ну давай, собирайся».
А что, с той стороны этого не было? Мне вам назвать предприятия, на которых говорили, что если даже ваши родственники пойдут на Поклонную, то это нежелательно для вашей карьеры у нас?
– Какие это предприятия?
– Предприятия, которые у нас существуют с американской долей участия. Это крупнейшие цементные заводы области.
– У вас доказательства есть какие-то?
– Есть, есть. Ну какие доказательства? У меня есть люди, которые там работают и с которыми так обращались. И у всех одинаковые доказательства, что у тех, что у других. Я, кстати, их особенно не собираю, потому что я-то этой теме такого значения не придаю. Ее акцентируют противники.
Шло две спирали гражданского протеста: одна – народно-патриотическая, другая – оранжевая. Когда граждане с гражданами начали выяснять отношения, вот тут-то весь процесс и повернулся. И я считаю это своей победой.
– Вы считаете, что вы остановили революцию?
– Я остановил оранжевую революцию, да. Ответной волной гражданского протеста.
– А как, по-вашему, развивалась бы сейчас оранжевая революция?
– Оранжевая революция развивалась бы так, как она развивалась на Украине. Там же ведь тоже нельзя было иметь только Ющенко и Тимошенко, там для запаха нужны были коммунист Симоненко и социалист Мороз. То есть Зюганов и Миронов. Дальше это происходит следующим способом: когда народ как источник легитимности по одну сторону, а по другую бронетранспортеры и «Черемухи», то оказывается, что власть действительно нелегитимна.
А вот когда с одной стороны и с другой стоит гражданское общество, это уже совершенно другая картина.
– Так если вы народ, почему же вы не пошли с другим народом против власти? Возглавили бы объединенные народные толпы.
– Мы возглавили то, что могли. Мы не могли создать широкую коалицию, выкинув из нее пропутинский элемент. Не могли. Потому что это не была бы широкая коалиция, было бы совсем другое. Создать антиоранжевое движение можно было только на основе пропутинских и антипутинских элементов.
– Зачем вы вообще занялись политикой?
– Если курс, который существует сейчас, продлится еще пять-шесть лет, то это все равно конец. И я не хочу за этим пассивно наблюдать, я хочу участвовать в борьбе за то, чтобы Россия сохранилась. Я даже не за свое благо, а буквально за спасение страны.
– Тут есть несоответствие: вы говорите, что была реальная угроза стране, и при этом называете протесты «революцией норковых шуб», а ведь «норковые шубы» не способны на какие-то серьезные действия.
– Если бы гражданский альтернативный протест не возник, была бы реальная угроза. И самое страшное в этой угрозе было совсем не то, что скинули бы Путина. А именно то, что это были февралисты, то есть люди, не способные ничего создать. Они способны только разрушать. Они уже выдвинули идею парламентской республики и бог знает чего еще.
– А что плохого в парламентской республике?
– Что плохого в парламентской республике в России? То, что это даже не бардак, это просто такая каша, при которой России не будет очень долго. Парламентская республика, выборы губернаторов и все прочее – дай это сделать, и через полгода будет полный хаос.
Нет у них внутреннего чувства национальной осторожности. Уже один раз потеряли страну, и готовы все что угодно выдвигать снова. Нет чувства любви к народу, нет основополагающих пяти-шести чувств, без которых не может быть победоносной революции, которая была бы благом для страны.
Я не человек, который говорит, что любая революция – зло. Это Бисмарк говорил: «Революция мне ненавистна, как грех». Я повторю за Роменом Ролланом: «Революция как любовь: горе тому, кто этого не понимает». Но любви не было.
– У оранжевых?
– Да.
– А у вас?
– У меня, я считаю, есть. Но другим виднее. Наверное, оранжевые считают, что у меня ее нет. Один сплошной путинистский карьеризм. Но что мне Путин дал? Я член «Единой России», министр? Наверное, я тайный член Общественной палаты? Все, что я сделал в жизни, я сделал своими руками, своим мозгом.
Вот вы все время про власть народа говорите, а я видел, что вы считаете, что вся власть должна принадлежать когнитариату. А это, как вы сформулировали, работники умственного труда. Это разве не креативный класс?
