В. И. Штейнингер оказался петроградским инженером, совладельцем фирмы «Фосс и Штейнингер», членом партии кадетов. Он вначале отказался давать объяснения, но вскоре признался, что «ВИК» – его конспиративная кличка. Было установлено, что В. И. Штейнингер – член руководства петроградского отделения кадетской антисоветской организации «Национальный центр», имеющей тесные связи с Деникиным, Колчаком, Юденичем и другими белыми генералами.
Арестовав Штейнингера, чекисты оставили в его квартире засаду и вскоре задержали М. Махова, явившегося туда для связи. Махов был тем самым представителем Юденича – генералом Маховым, о котором говорилось в письме от 14 июля. Чекисты задержали также пришедшего в квартиру Штейнингера известного петроградского меньшевика-оборонца В. Н. Розанова.
Штейнингер и другие арестованные назвали на допросах имена лишь тех своих сообщников, которых они считали погибшими, разоблаченными или перебравшимися за линию фронта, но умолчали о центре организации и руководящих лицах. Поэтому ВЧК, к началу августа закончившая расследование, на первых порах смогла обезвредить только небольшую часть заговорщиков, в частности арестовать помимо названных барона А. А. Штромберга, князя М. М. Андронникова (личного друга Распутина), князя М. В. Оболенского, генералов Н. И. Алексеева и А. А. Дмитриева. Тогда же выяснилось, что мятежники на «Красной Горке» и изменники – военные специалисты из Кронштадта – тоже состояли в «Национальном центре».
В письме от 14 июля, изъятом у Борового-Федотова, имелись сведения о существовании помимо петроградского еще и московского отделения «Национального центра», однако ничего существенного о нем выяснить тогда не удалось.
27 июля сотрудники милиции, проверяя документы граждан, проезжавших через село Вахрушево Слободского уезда Вятской губернии, задержали неизвестного, который назвался Николаем Карасенко. При обыске у него нашли около миллиона рублей «керенками» и два револьвера. Карасенко заявил, что везет деньги в Москву по поручению «киевского купца Гершмана». 5 августа Карасенко допросили в Вятской ЧК, и он признался, что в действительности является Николаем Павловичем Крашенинниковым, сыном помещика Орловской губернии, и служит в разведывательном отделении колчаковского штаба. В начале июня ему поручили отвезти деньги в Москву и сдать их человеку, который должен был встретить его на Николаевском вокзале, назвав сумму и воинскую часть, которой он послан.
Из Вятки Крашенинникова отправили в Москву. Он долго упорствовал, не хотел больше ничего сообщить. Некоторое время его не беспокоили. Решив, видимо, что его оставили в покое и что за ним не наблюдают, Крашенинников передал однажды из заключения две записки. В одной из них он интересовался судьбой некоего В. В. М., а в другой писал: «Арестованы ли Н. Н. Щ. и другие, кого я знаю?» Чекисты перехватили эти записки, и, когда предъявили их Крашенинникову, он заговорил. Оказалось, что ему было поручено доставить в Москву деньги для организации «Национальный центр» и передать их Н. Н. Щ. – Николаю Николаевичу Щепкину и Алферову и что В. В. М. – это Василий Васильевич Мишин (Москвин), который должен был доставить из штаба Колчака для московского отделения «Национального центра» еще миллион рублей.
В ночь на 29 августа чекисты арестовали бывшего члена Государственной думы III и IV созывов, крупного домовладельца кадета Н. Н. Щепкина и супругов Алферовых. Щепкин оказался виднейшим деятелем московского отделения «Национального центра», а А.Д. Алферов – директором школы, которую он вместе с женой превратил в конспиративный пункт этой организации.
Во время обыска у Щепкина чекисты нашли во дворе жестяную коробку с шифрованными и нешифрованными записками, шифром, рецептами проявления химических чернил и фотографическими пленками. Записки были написаны очень мелкими буквами на узких полосках бумаги (чтобы удобнее было конспиративно переправлять их через фронт) и содержали сведения о планах действий Красной Армии и ее вооружении. Там же было обнаружено письмо от 27 августа, адресованное начальнику штаба любого белогвардейского отряда прифронтовой полосы. «Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения полковнику Хартулари», – говорилось в этом письме. Затем в нем излагались сведения о советских войсках, о предположительном плане действий Красной Армии, о силах деникинцев в Москве. Наконец, в коробке оказалось письмо Н. Н. Щепкина от 22 августа деятелям кадетской партии, находившимся при штабе Деникина. В письме высказывалось предположение, что недели через две может произойти восстание в Москве. «На этот случай, – просил Щепкин, – вам надо подготовить нам помощь и указать нам, где ее найти и куда послать для установления связи»
[142].
Чекисты проявили найденную у Щепкина фотопленку. На ней оказались письма деятелей кадетской партии, состоявших при штабе Деникина, – Н. И. Астрова, В. А. Степанова, князя Долгорукова. Из писем стало ясно, что Щепкин регулярно поставлял деникинцам шпионские сведения. В одном из писем Астров писал: «Пришло длинное письмо дяди Коки (кличка Щепкина. – Д. Г.), замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они раньше нас прочитали ваши известия и весьма довольны»
[143].
Не менее эффективным оказался и обыск, произведенный у директора школы Алферова. Этим обыском руководил член Коллегии ВЧК В. А. Аванесов. Старый чекист Ф. Т. Фомин, участвовавший в операции, рассказывает: «… Под самое утро взгляд Аванесова остановился на мраморном пресс-папье, украшавшем письменный стол. Аванесов осторожно развинтил его, снял верхнюю мраморную плитку, и мы увидели под ней сложенный вдвое небольшой листочек тонкой бумаги, сплошь исписанный бисерным почерком, – длинный перечень фамилий.
В старых брюках Алферова я нашел записную книжку. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного. Что-то вроде счетов, словно хозяин записывал за своими знакомыми одолженные суммы. Например: «Виктор Иванович – 452 руб. 73 коп.», «Владимир Павлович – 435 руб. 23 коп.», «Дмитрий Николаевич – 406 руб. 53 коп.» и т. д. Эти цифры показались мне подозрительными: а не шифр ли это? Может быть, номера телефонов? А что, если попробовать позвонить? Отбрасываю все «руб» и «коп» и прошу телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Слышу в трубке мужской голос. Спрашиваю:
– Виктор Иванович?
– Я у телефона.
– Очень хорошо. Алексей Данилович (Алферов. – Д. Г.) срочно просит приехать вас к нему, как можно быстрее!
Моя догадка подтвердилась. В записной книжке были зашифрованы телефоны многих участников заговора»
[144].
В квартире Щепкина была оставлена засада, и вскоре чекисты арестовали явившегося туда деникинского курьера Г. В. Шварца; бывшего офицера штаба главнокомандующего, а к моменту ареста окружного инспектора Всевобуча П. М. Мартынова; профессора Института путей сообщения кадета А. А. Волкова; видного члена партии народных социалистов В. В. Волк-Карачевского; жену генерала Н. Н. Стогова. Шварц приехал из Екатеринодара с подложным документом на имя В. Клишина. За несколько дней до этого он передал Щепкину фотопленку, а когда пришел за ответом для деникинского штаба, был арестован. Волков хранил при себе часть расшифрованных и еще не расшифрованных сообщений.
