Я дернула плечом, пытаясь вывернуться, но он не отпустил меня, притиснулся ближе, прерывисто дыша мне в лицо. И вдруг принялся целовать – короткими, быстрыми, сухими поцелуями. Тыкаться губами в щеки, в виски, в линию подбородка, приговаривая хрипло:
– Прости! Прости!
За нашими спинами кашлянул вернувшийся Макс.
Володя отшатнулся от меня, провел ладонями по лицу, поднялся и быстро вышел из зала.
На другой день, не глядя мне в глаза, он коротко произнес:
– Прости, это больше не повторится. Даю слово.
И я не стала уточнять, что именно он имел в виду – драку или поцелуи.
Это действительно больше не повторилось.
Володя взял себя в руки: отныне признаки того, что он относится ко мне не совсем так, как куратору положено относиться к агенту, проявлялось разве что в чуть более долгих взглядах.
Дни проходили за днями.
За зарешеченным окном моей кельи зима сменялась летом, зеленые листья – желтыми, вечная лужа у забора то покрывалась тонким ледком, то укутывалась сугробом, то снова возникала во всем своем великолепии.
Мне иногда начинало казаться, что весь внешний мир давно умер, остались лишь мы – бесконечные тренировки, занятия, цифры и пустота.
Я довольно хорошо уже поднаторела в науках, которым меня обучали. Став неплохим хакером, я сумела вычислить по айпи-адресу, где примерно находилась наша, так сказать, школа. Выходило, что где-то в районе Новосибирска.
Что ж, это было уже что-то…
Я выяснила, где в моей комнате расположена камера наблюдения, и сообразила, как можно временно вывести ее из строя, не привлекая внимания.
Я научилась видеть и замечать.
Например, двери кабинетов все мои преподаватели, включая и Володю, открывали специальными миниатюрными штуками – чем-то вроде флешки. Я достаточно разобралась в человеческой психологии, чтобы предположить: если я стащу этот самый ключ-флешку у Володи, он не станет сразу же доносить об этом начальству, и у меня появится небольшая фора. Возможно, достаточная, чтобы добраться до ближайшей деревни или поселка.
В том, что знаний моих будет достаточно, чтобы разработать правдивую легенду, расположить к себе людей, к которым я постучусь, чтобы получить помощь, я тоже не сомневалась.
Порой, лежа без сна на опостылевшей мне за все эти месяцы койке, я отрешенно подумывала об этом: совершить побег, спрятаться, раздобыть фальшивые документы, уехать куда-нибудь на край света…
Меня ведь так хорошо обучили путать следы, неужели же я не смогу затеряться в какой-нибудь точке земного шара? Пускай даже весь остаток дней мне придется жить в ожидании того, что однажды кто-то явится за мной и приставит дуло к затылку, зато я буду свободна!
Я обдумывала план побега так спокойно, словно сочиняла сценарий остросюжетного фильма, героиней которого была не я, а какая-то другая женщина, к которой я оставалась абсолютно равнодушна. Я понимала, что справилась бы, вот только… Вот только мне по-прежнему продолжало казаться, что внешнего мира давно не существует. Что если даже я выберусь за ворота проклятой «школы», я попаду прямиком в засасывающую черную пустоту.
Меня сделали здесь сильной, ловкой, изворотливой и умелой – и в то же время совершенно беспомощной.
Так продолжалось несколько месяцев.
Володя стал осторожно поговаривать о том, что мое обучение подходит к концу, что вскоре мне предстоит выйти отсюда и приступить к службе.
Мне все так же это казалось чем-то нереальным, чем-то, что никогда не произойдет.
Однажды, на исходе второго года обучения, Володя вошел ко мне в комнату и, вместо того чтобы как обычно обсудить мои последние успехи или предупредить о новых назначенных мне дисциплинах, молча сел на стул, сцепил руки на коленях и вперился взглядом в пол.
– Что за траур? – насмешливо спросила я.
Вид у него, надо признаться, и вправду был какой-то пришибленный.
– Сядь, пожалуйста, – мягко попросил он.
Пожав плечами, я опустилась на край кровати и уставилась на него. Володя сдвинул брови и потер друг о друга подушечки больших пальцев. Я знала этот его жест – он означал, что мой куратор нервничает и подбирает слова, чтобы сообщить что-то неприятное. В детстве я за ним такого не замечала. А теперь вот – появилось.
Мне поначалу стало даже смешно. Володя был так напряжен, так явно не решался сказать мне, зачем пришел.
Боже, неужели он в самом деле думает, что осталась еще какая-то информация, способная выбить меня из колеи? Это после всего?!.
Как оказалось, такая информация еще существует.
– Послушай, – начал Володя, – мне нужно тебе сообщить… кое-что.
– И что же? – ерничала я. – Я признана, наконец, профнепригодной? Меня отправляют в Магадан, десять лет без права переписки? Или сразу расстрел? А?
– Евгения Константиновна скончалась, – выпалил он.
Скончалась…
Господи, откуда он только выкопал это слово?!
Дурацкий вычурный канцеляризм…
Почему-то это было первое, что мне пришло в голову в тот момент.
– Что? – переспросила я. – Что ты имеешь в виду?
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
– Скоропостижно… Обширный инфаркт, почти мгновенная смерть. Это произошло вчера, в Москве.
Скоропостижно…
Еще одно уродливое идиотское слово.
– Алина, ты меня поняла? – осторожно спросил он и дотронулся рукой до моего плеча.
А я вдруг засмеялась.
Сначала тихо, почти беззвучно, опустив голову. Затем все громче, по нарастающей. Даже как-то всхлипывать и взвизгивать начала, как пьяная портовая девка. Сидела, обхватив руками колени, опустив голову, и хохотала…
– Успокойся! Возьми себя в руки, слышишь? – Володя наклонился ко мне, встряхнул за плечи.
Голова моя бессильно мотнулась, запрокинулась. Глаза слезились от смеха и встревоженное лицо Володи расплывалось, дробилось и морщилось.
– Алина, тебе нужно что-нибудь? Я позову медсестру, пусть успокоительное… Она не мучилась, все произошло очень быстро…
– О, не сомневаюсь, – всхлипнула я, давясь все новыми приступами хохота. – Фирма веников не вяжет, так ведь? Все было сработано аккуратно и тщательно, очень профессионально, комар носа не подточит!
– Что с тобой? О чем ты?
– Это ведь вы, да? – заорала я, отталкивая от себя его руки. – Все вы! Вам ведь очень нужно было обеспечить новоявленному агенту полную свободу действий. Чтобы не случилось ненароком никаких незапланированных встреч с прошлым. Чтобы не всплывало родственных связей. Просто удивительно, как это так хорошо все устроилось. Можно сказать, удачно!
