– То есть… то есть это была провокация? Меня намеренно подталкивали к побегу? – спросила я.
– Не совсем, – качнул головой Володя. – Это было бы слишком просто. Не забывай, что с обучающимися на протяжении всего времени работают профессиональные психологи, которые оценивают состояние стажера, его цели, устремления. На основании этих данных и разрабатывается индивидуальная программа, в которой учитывается…
– Подожди, – оборвала его я. – А мама? Так мама не умерла? Ты сказал мне это, чтобы спровоцировать на побег?
Володя помолчал, рассматривая мои новые ботинки, затем ответил:
– Нет, это правда. Просто… так совпало, понимаешь? Разумеется, это сообщение стало последней каплей, которая помогла тебе решиться, но заранее подстроено это не было.
– Боже, Володенька, неужели ты сам в это веришь? – простонала я, рухнула на край продавленного дивана, одного из немногих предметов мебели в этой клоаке, и откинулась к стене.
Володя опустился рядом и дотронулся рукой до моего плеча.
– Все кончилось, Алина, понимаешь? – мягко сказал он. – Все позади.
– Вот уж нет, – усмехнулась я, не открывая глаз. – Все только начинается, Володя, все только начинается.
Синие сумерки опускались на далекий пригород Стамбула. Солнце почти уже нырнуло в море, и небо над городом окрашено было оранжевыми, розовыми, сиреневыми и глубоко синими полосами. С балкона белого дома, стоявшего на высоком утесе над Черным морем, видно было, как догорают последние отблески солнца на пологих и островерхих крышах. Как отступает дневная жара и ароматная прохлада медленно ниспадает на землю. Как скользят по темнеющей поверхности моря величавые белые корабли. Так непохожие на юркие речные пароходики из города моего детства. Голоса их гуще и басовитее, а движения тяжелее и плавнее. И все же, глядя на них, я невольно обращалась воспоминаниями к дням моей юности, прошедшей на Волге. Тем дням, когда я была так легко, так безоглядно счастлива. Может быть, потому, что в моей памяти те дни навсегда были связаны с моей первой и единственной любовью. И сейчас, находясь в доме мужчины, который так неожиданно для меня, так непростительно для моего положения, сумел пролезть ко мне в душу, пробраться за колючую проволоку, я не могла невольно не сравнивать того, что происходило со мной сейчас, с тем, что чувствовала тогда…
Разумеется, сравнивать Олега с Санькой было смешно и нелепо.
Тот – мальчишка с солнечной улыбкой, ничего еще в жизни не видевший, ничего не знавший… и так и не узнавший никогда.
А Радевич – взрослый мужчина, опытный, сильный, многое повидавший, отягощенный огромным багажом знаний, впечатлений, эмоций, потерь.
И все же, глядя на него, я не могла не задумываться: а каким был он в юности? Был ли хоть чем-то похож на моего Саньку? Что, если бы мы встретились тогда? Ведь мы оба выросли на Волге, жили так близко друг от друга…
Что, если бы наши судьбы схлестнулись намного раньше, когда ничего еще не было сломано, разрушено, перевернуто с ног на голову? Быть может, тогда наши жизни могли сложиться бы по-другому?
И мне… мне никогда не пришлось бы предавать Олега.
…Я в последний раз вдохнула аромат остывающего от дневной жары города, запах соли и йода, доносящийся с моря, и вернулась в комнату.
Олег сидел в низком кресле, откинув голову на спинку и прикрыв глаза.
В комнате сгущались сумерки, темнота выползала из углов, смягчая очертания предметов, сгущая краски. Я знала, что Олег не зажигает света, потому что его мучает очередная мигрень. Он очень устал сегодня.
С утра прибыл наконец ракетный комплекс, поставку которого они с его заместителем Ромашовым готовили все последние недели. И Олег весь день мотался по жаре. Сначала в порт – встречать корабль, на котором привезли комплекс, затем на Российскую базу, где БУК должен был находиться под круглосуточной охраной до тех пор, пока в конце недели не состоится его торжественная передача министерству обороны Турции.
Разумеется, ничего этого я знать была не должна, Олег никогда ни словом не обмолвился в разговорах со мной о подробностях его работы. Но я, вынужденная совать свой нос во все его дела, осведомлена была обо всем.
Я тихо подошла к нему и положила ладонь ему на лоб. Олег негромко застонал и прижался к моей руке.
– Ты устал… – прошептала я. – Опять голова?
– Ничего. Сейчас пройдет, – отозвался он.
– Знаешь, я ведь умею немного снимать боль. Научилась у одного восточного лекаря во время очередных гастролей.
– Сколько же у тебя тайных талантов… – с трудом улыбнулся он.
– О-оо, ты даже не подозреваешь… Ну-ка! – Я взяла его за руки и осторожно потянула на себя. – Давай, вот так. Снимай рубашку. Ложись вот сюда, на циновку.
Олег позволил мне снять с него рубашку и растянулся на полу, на животе. Я осторожно опустилась рядом и принялась поглаживать его спину мягкими расслабляющими движениями. Чувствовала под пальцами напряженные мышцы, прослеживала позвонки, массировала каменно отвердевшие плечи. Я и в самом деле изучала когда-то искусство массажа, правда, немного в другом ключе. Я очень хорошо знала, как заставить человека расслабиться, как, воздействуя на определенные точки, привести человека в состояние, близкое к гипнотическому, обмануть его волю, пробраться за выставленные кордоны и проникнуть в самую сущность.
Только действовать нужно было очень мягко, неторопливо, осторожно, чтобы не спугнуть…
Я поглаживала широкую спину Олега, чувствуя, как медленно отпускает его напряжение, как подаются под моими пальцами мышцы, расслабляются плечи и шея.
– Ты помнишь свою первую любовь? – спросила я, то ли следуя своим недавним мыслям, то ли помня о том, что начинать всегда следует издалека, ненавязчиво подталкивая человека к откровенности.
– М-мм… конечно. В девятом классе я влюбился в девчонку из параллельного. Ее звали Оксана, и она встречалась с моим лучшим другом.
– И что? Ты ее отбил?
– Ну, что ты! Ужасно страдал и мучился от собственной подлости. Так ни разу и не подошел к ней. Она, наверное, даже и не догадывалась…
– Да ты просто эталон благородства, – тихо засмеялась я. – А потом? После Оксаны?
– Ну, знаешь, – усмехнулся он, – в военном училище не так уж много возможностей встречаться с девушками. Были, конечно, какие-то связи, но ничего серьезного, более-менее продолжительного. А потом… я женился.
Его лица мне было не видно, но я по голосу поняла, что Олег помрачнел.
Вероятно, развод был для него нелегким испытанием.
Мне совершенно не хотелось заставлять его возвращаться мыслями к травмирующим событиям, но я понимала, что это неплохой способ безопасно проверить степень его доверия, открытости, прежде чем перейти к более важным вопросам.
– Почему вы разошлись? – спросила я.
