Мне вдруг четко стало ясно, что этого – как и много другого – я никогда не узнаю.
Как не суждено будет узнать, что на самом деле произошло с моей матерью, случайно ли я сама попала в эту кабалу или меня сдал рыжий бандюган Миша Брискин…
И точно так же я никогда не буду знать, являются ли какие-то мои достижения моей собственной заслугой, или они сфабрикованы соответствующим ведомством, которому выгодно, чтобы известность моя росла и ширилась за пределы Родины.
Володя снова ничего не ответил мне, только коротко сжал мою руку на прощание. Скоро этот жест станет между нами привычным, отработанным и исполненным точного значения: я с тобой, я прикрою, все будет хорошо.
Он поднялся на ноги и быстро пошел прочь по аллее.
Я хотела окликнуть его, сказать, что он забыл передать мне пакет для связного, но вдруг заметила оставшийся на скамейке тонкий прозрачный «файл». В нем лежали золотистый маленький мини-диск и солидная пачка темно-зеленых купюр.
Мое первое задание прошло на удивление легко, хотя меня и трясло, разумеется, как осиновую ветку под порывом ветра.
Таможенный досмотр в аэропорту я проскочила без приключений: сказывалась школа, которую я прошла во время жизни с Мишей. К тому же эстрадная группа, направлявшаяся на международный музыкальный фестиваль, пользовалась некоторыми привилегиями. Так или иначе, я без задержек прибыла по месту назначения, и диск с деньгами прибыл вместе со мной.
В тот раз я впервые попала в восточную страну, увидела собственными глазами это особое очарование, под которое мне суждено было подпасть навсегда.
Дамаск, один из живописнейших восточных городов, где, если верить легенде, некогда поселились изгнанные из рая Адам и Ева, поразил меня своими древними стенами, дворцами, мечетями – и общей атмосферой восточной неспешности, покоя и неги, которая словно витала в его воздухе. Старая, обнесенная стеной часть города, с его дворцом Аль-Азема, мечетью Омейядов, другими мечетями, музеями и дворцами, словно сошла со страниц сказок «Тысячи и одной ночи».
Здесь же я впервые побывала на восточном базаре Сук-Хамиде, крытом рынке возле мечети Омейядов, насчитывающем более тысячи лет. Здесь впервые вдохнула непередаваемую смесь ароматов пряностей, фруктов, сладостей, шелков, благовоний и меди…
Сам фестиваль проходил в современной части города, в крупном концертном зале. Здесь по сравнению с концертами, на которых мне доводилось выступать прежде, царила совсем иная атмосфера. Никаких откровенных одеяний и развязного поведения, никакого нарочитого кокетства на грани фола. Все делалось с достоинством, с какой-то особой грацией и красотой.
Мой номер стоял в программе во втором отделении. Передо мной выступал какой-то неизвестный мне исполнитель из Албании. Пел он явно под Майкла Джексона и очень технично двигался по сцене, то подпрыгивая, то плавно пританцовывая, то выполняя еще какие-то замысловатые па.
Я, стоя за кулисами, ожидала своего выхода.
Мне, разумеется, не впервой было выходить на сцену. За спиной у меня была уже и группа Black Cats, и неудавшиеся попытки построить сольную карьеру, к которым приложил руку Миша Брискин. Однако сейчас мне предстояло оказаться перед зрительным залом впервые после того, как жизнь моя коренным образом изменилась. И я, признаться, не могла четко определить, чем вызван охвативший меня мандраж: волнением перед выступлением или перед тем, что предстояло мне после. Внутри что-то вздрагивало и замирало, грудную клетку словно сдавило невидимым прессом, не давая сделать глубокий вдох…
И я испугалась, что не смогу спеть ни ноты.
Но стоило мне выйти на сцену и дать знак моим музыкантам начинать вступление, как меня отпустило. На эти несколько минут, что длилось мое выступление, забыла обо всем.
Я пела песню, написанную специально для фестиваля, выводила причудливую восточную мелодию, выговаривала гортанные арабские слова – и чувствовала, как вся моя боль, все тревоги и сомнения, ощущения потерянности, бессмысленности моего существования выплескивались из меня, давая мне чувство освобождения. Словно я делилась своими эмоциями с залом, заставляла зрителей невольно пережить все, что выпало мне, вместе со мной, и от того тяжесть, поделенная на сотни судеб, становилась легче…
И когда зал взорвался аплодисментами, я торжествовала!
Вот это уж точно было моим – не фальшивым, не сфабрикованным кем бы то ни было. Да, направить меня на фестиваль могли сильные мира сего, но обеспечить мне признание зрителей даже им было не под силу!
А оно у меня было, это признание.
Я чувствовала его, видела в глазах этой многоголовой толпы, слышала в звонких хлопках ладоней…
Я улыбнулась широко и непринужденно – те несколько минут, когда мне позволено было быть откровенной, прошли, и теперь наступило время возвращаться в образ обласканной судьбой беспечной певицы.
Улыбнулась и помахала рукой.
А затем ушла со сцены, перебросилась парой слов с музыкантами, вошла в гримерную и села к зеркалу.
В крови все еще кипел адреналин, пузырился и шипел, словно шампанское. И мне подумалось, что ради этих мгновений я все еще и жива. Это – то единственное, что никому не под силу у меня отнять!
В дверь гримерной тихо постучали, и в комнату просочился тихий лопоухий уборщик в форменной синей одежде. Он что-то робко буркнул мне и тут же принялся возить шваброй по полу.
– М-мм, прошу прощения, тут какая-то ошибка, – по-английски обратилась к нему я.
Вид у парня был совсем какой-то дикий, полудеревенский, ни одного шанса, что он меня поймет, не было. Однако, думала я, может быть, он хоть по интонации догадается, что ему тут делать нечего.
– Не нужно сейчас убирать, – не теряла надежды достучаться до него я. – Вы меня понимаете? Эй! Друг! Я скоро переоденусь и уеду – и вот тогда – добро пожаловать.
Парень лишь испуганно моргал на меня круглыми глазами и продолжал тереть шваброй плитки пола. Я шагнула к нему, перехватила рукоятку швабры и слегка подтолкнула уборщика к двери, выкрикивая на всех известных мне языках по очереди:
– Уходите! Вы мне мешаете! Позже! Через час. Понимаете?
И вдруг он взглянул мне в глаза – прямо, пристально – и вполголоса произнес:
– Триполи!
– Что? – От неожиданности я даже не сразу поняла, что услышала. И лишь через пару секунд, сообразив, что происходит, выдохнула:
– О-оо… О, Триполи. Ясно, секунду.
Вещи, которые я должна была передать парню, лежали у меня в саквояже с гримом.
Я быстро вручила агенту диск и деньги, он сунул их куда-то под форменную куртку и тут же испарился вместе со своей шваброй.
А я на ослабевших ногах дотащилась до табурета перед зеркалом и тяжело рухнула на него.
Итак, дело было сделано, и я каждую секунду ожидала, что зазвонит черный мобильник, и мне продиктуют дальнейшие инструкции. В чем они будут заключаться? Мне нужно будет проникнуть в какое-нибудь административное здание? Взломать сейф? Кого-то убрать?!
