И я отчетливо понимала: именно сейчас мы беззащитны.
Мне вспомнилась наша первая ночь вместе, в его доме на высоком обрыве над морем. Прохладная тишина, резкие крики чаек за окном, мягкий шепот прибоя. Олег уснул рядом со мной, вот так же, как сейчас. Сделался во сне похожим на набегавшегося за день мальчишку, выдумщика и фантазера, этакого Тома Сойера из приволжского городка. Он дышал тихо и спокойно, а на висках его поблескивали мелкие капельки пота…
Как мне хотелось тогда забыть обо всем, просто откинуться на подушку рядом с ним, закрыть глаза и хоть на одну ночь поверить, что все это – правда!
Что я случайно встретила на гастролях красивого и мужественного человека, потеряла голову, влюбилась, добилась его внимания, что отныне мы вместе и будем очень счастливы.
Однако я позволила себе такую слабость лишь на пару минут, а затем взяла себя в руки, тихо соскользнула с постели и отправилась фаршировать дом Радевича «жучками» и системами слежения.
Но сегодня…
Сегодня все изменилось.
Мы были теперь по одну сторону баррикад, вместе сражались с одним противником, вместе боролись за свои жизни!
И этой ночью, кажется, наконец снова попробовали поверить друг другу, отбросить все сомнения, подозрения и оговорки.
Впрочем, мне трудно было судить, действительно ли Радевич поверил мне или его тяга ко мне оказалась настолько сильной, что он попросту решил закрыть глаза на возможность того, что я по-прежнему ему лгала.
Как бы там ни было, что бы ни произошло между нами, я снова должна была это его доверие предать.
На этот раз – для его же блага.
У меня больно кольнуло где-то внутри, когда я представила себе, как Олег проснется и не обнаружит меня рядом.
О чем он подумает?
Что я все же оказалась предательницей, работавшей на террористов? Или спецагенткой, которая в последний момент рассудила, что оставаться рядом с подозреваемым в связях с террористической организацией военным атташе чересчур рискованно дли жизни?..
Что бы он ни решил для себя, ему будет больно, невыносимо больно.
Почти как мне сейчас.
В груди у меня мучительно саднило, когда я осторожно, едва дыша, выбиралась из-под обнимавшей меня сильной руки. Я еще всего лишь на секунду задержалась на постели, наклонилась, быстро прижалась губами к плечу Олега, в последний раз ощутила его запах, вкус его кожи. Мне пришлось вцепиться зубами в костяшки пальцев, чтобы подавить рыдание.
Я должна была это сделать, должна!
Меня учили трезво оценивать свои силы, и я отчетливо понимала, что ни мы вдвоем с Олегом, ни тем более я одна, не справимся с тем, что было мною задумано. Но я могла послужить приманкой, путеводным маячком, который в нужное время приведет группу захвата в нужное место.
Это означало, что нужно связаться с Володей. А выйти на связь с Володей – означало подставить Олега.
Я могла рассчитывать, пускай и не с полной уверенностью, что мне Володя поверит, меня он прикроет, не сдаст раньше времени и сделает все, как я сказала, даже рискуя собственным положением.
Но вот вытаскивать и выгораживать Олега он не станет. А мне в данную минуту о его положении ничего не было известно: возможно, об исчезновении БУКа наверху уже знают, возможно, Радевич в розыске, на него объявлена охота. И как только станет известно его местонахождение, его схватят.
Допустить этого я не могла.
Значит, нужно было уходить.
Я прекрасно отдавала себе отчет, что ввязываюсь сейчас в крайне опасное дело. Что шанс выбраться живой очень невелик. Юрий Остапович, старый засранец-манипулятор, обещавший мне свободу в случае успешного завершения операции, практически ничем не рисковал. Он мог пообещать мне что угодно – миллион долларов, бриллиантовую гору или пост президента Соединенных Штатов – отлично понимая, что, выжить в схватке с агентами «Камаля» мне почти наверняка не удастся.
Однако теперь мной двигала не ложная иллюзорная мечта о свободе. Теперь я понимала, что доведя это дело до конца, возможно, смогу вытащить Олега, спасти его.
А если я погибну…
Что ж, это было бы неплохим ироничным финалом для всей этой долгой муторной истории.
Женщина, давно разучившаяся чувствовать, желать и верить, прямая противоположность жертвенности – хладнокровная сука, виртуозно умеющая лгать, втираться в доверие, кружить головы, обманывать, предавать – гибнет, вызволяя любимого.
Чересчур драматично, сентиментально и неправдоподобно, да?
Что ж, я достаточно много повидала к этому времени, чтобы понимать, что на свете бывает все.
Я быстро бесшумно оделась, пересчитала, сколько у меня с собой наличных – не много, но для моих целей должно было хватить. Отодвинула сооруженную мною же «баррикаду». На пороге задержалась лишь на секунду, снова вглядываясь в безмятежно спавшего на кровати мужчину.
Он перевернулся на живот, согнутые руки положил под голову и мягкий рассветный свет, проникая сквозь жалюзи, скользил розовыми лучами вдоль по его позвоночнику, играя на бугрившихся под кожей спины мышцах.
У меня снова что-то болезненно сжалось внутри…
Я решительно тряхнула головой и взялась за ручку двери.
Хватит! Ты и так непростительно много времени уделила сентиментальности.
Все!
Подходящий мне мопед я заприметила на парковке еще вчера. Нет, никакого четкого плана тогда еще у меня не было – сработала годами отработанная привычка: оценивая обстановку, сразу же примечать возможные пути отхода.
К счастью, как завести мотоцикл или автомобиль, не имея ключей к замку зажигания, меня тоже учили, поэтому никаких проблем не возникло. Я оседлала свое новое транспортное средство и ударила по газам. Красный потрепанный мопед зачихал, взревел и сорвался с места.
Я вырулила с парковки все еще погруженного в сонную утреннюю одурь отеля и свернула на улочку, ведущую в нужном мне направлении.
На улицах окутанного утренней дремой Стамбула было уже полно машин. Фуры из пригорода, развозящие по магазинам разнообразную снедь, автомобили, автобусы…
Мой мопед был достаточно быстрым и маневренным, чтобы лавировать в этом бешеном трафике. Примерно через час я достигла уж достаточно отдаленного района.
Олег меня бы тут не нашел.
Первым делом я зашла в ближайший магазин связи и купила самый дешевый мобильник. А затем, выбрав подворотню побезлюднее, набрала номер, который помнила наизусть.
– Да, – выдохнул в трубку Володя после второго гудка.
И по его голосу я поняла все: и нечеловеческое напряжение, владевшее им все эти сутки, что я не выходила на связь, и злость, и тревогу за меня, и громаднейшее облегчение, накрывшее его сейчас, когда позвонили по номеру, который знала только я.
