По ту сторону баррикад оставался Олег.
Цельный, верный человек, верящий в идеалы, убежденный и мужественный полковник, российский военный.
И если бы мне когда-нибудь довелось еще раз взглянуть в глаза своей любви, какую бы невыносимую боль я там увидела!
И, как бы пафосно это ни звучало, предав отечество, я предавала Олега.
Которого столько лет искала – и сумела найти. Но вынуждена была обманывать.
А теперь мне предлагали искромсать свое чувство в мелкое крошево… ради спасения собственной шкуры.
Да и так ли много стоила моя жизнь по сравнению с той болью, что я причиню любимому человеку? Рано или поздно эта адская круговеть, именуемая жизнью, должна была закончиться, так почему бы не сейчас, до того, как я превращусь в предателя с большой буквы…
– Так что конкретно вы мне предлагаете?
– О, ничего сложного, – заверил Гюлар. – Ваша жизнь практически никак не переменится. Вы все так же будете выступать, гастролировать и срывать аплодисменты. И получать задания от ваших наставников, конечно. Вот только получив очередное поручение, вы, прежде чем выполнять его, будете связываться с нами. И вносить в ваше задание кое-какие коррективы, если мы посчитаем это целесообразным. Только и всего. Согласитесь, небольшая цена за сохранение жизни и свободы.
Ничего не отвечая, краем глаза я проследила за тем, что происходило у грузового пирса.
Тяжелый приземистый БУК был уже погружен на корабль, мужчины в камуфляже натягивали на него какой-то брезент. Вероятно, плыть мимо погранпостов с краденым ракетно-зенитным комплексом, открыто стоящим на палубе, не могли себе позволить даже члены «Камаля».
«Володя, где же ты? Они сейчас отплывут – и все будет кончено!»
– А что будет, если я не соглашусь? – медленно спросила я, переводя взгляд с Саенко на Гюлара и обратно.
– Я думаю, вы это и сами понимаете, – пожал плечами эмир. Он сделал какой-то знак пальцами, и на меня тут же уставились дула автоматов четверых стоявших вокруг меня охранников в арафатках. Саенко поморщился и шагнул в сторону, отворачиваясь. Поразительно, какая нежная натура была у этого предателя Родины!
– Решайте, Айла, у меня не так много времени. Второго шанса не будет, – сухо бросил Гюлар.
Ну вот, кажется, и все.
Нет, я могла бы еще поторговаться, могла бы даже согласиться…
А потом слить все Юрию Остаповичу, надеясь, что он не отдаст приказание меня убрать, а найдет более целесообразным использовать мои связи с «Камалем». Таким образом, я стану двойным, нет, даже тройным агентом. Как бы мне в таком случае не запутаться: кому же на самом деле я служу…
Боже мой, я так устала!
Я слишком устала для всего этого.
До приезда сюда, всего несколько недель назад, я считала, что те времена, когда я могла чего-то желать, что-то чувствовать, к чему-то стремиться, остались далеко позади.
Мечты о блистательной карьере, о сцене, успехе, признании…
О личном счастье – глубоких доверительных отношениях, семье, детях…
Со всем этим мне пришлось покончить много лет назад, и единственное, чего я желала теперь: чтобы все как-нибудь закончилось, и меня оставили в покое.
Иногда, отправляясь на очередное задание, я подсознательно желала, чтобы все вышло из-под контроля, и наградой моей стала пуля в затылок.
Разумеется, это садистке с извращенным чувством юмора – судьбе – угодно было перед тем, как привести меня к такому безрадостному финалу, растормошить меня, разбудить и показать, что я теряю! Все эти последние недели в Турции она усиленно пробуждала меня к жизни, счищала с сердца, словно с яблока, кожицу острым ножом…
Она заставила меня снова научиться чувствовать, мучиться, желать, верить!
А теперь швырнула все к подножию эшафота.
Ну, конечно, умереть, когда жизнь не представляла для меня никакой ценности, было бы слишком легко, недостаточно драматично! Зато теперь, когда я впервые за много лет потянулась к человеку, впустила его в свое сердце, поверила во что-то – добро пожаловать в ад!
А впрочем… неужели я и в самом деле поверила, что Юрий Остапович отпустил бы меня? Что я могла рассчитывать в конце всей этой бессмысленной кутерьмы на простое женское счастье?
Я, за спиной которой десятки назначенных мне государством любовников, которых я обманула, соблазнила, выпотрошила и сдала. Я – единственная выстраданная любовь которой (не считая родного моего Саньки) началась с того, что я шпионила за этим человеком, намереваясь вычислить его тайны и слабые стороны и сдать на суд властей. Неужели после всего этого я могла верить, что у меня с Радевичем и правда может что-то быть?!
Боже, да ему будет только лучше, если я исчезну с горизонта.
Это позволит ему вспоминать о нашем небольшом приключении, как об одной из щемящих драматических страниц жизни, закончившейся очень вовремя и не принесшей никаких осложнений.
«Ты ведь и сама знаешь, что он слишком благороден и честен, чтобы вышвырнуть тебя из своей жизни, даже если будет мечтать об этом больше всего на свете», – грустно сказала я самой себе.
А потом коротко усмехнулась, подняла глаза на Гюлара и произнесла:
– Я решила, господин эмир. Ваше предложение мне никак не подходит.
Сухо щелкнули затворы, вскинулись надо мной камуфляжные рукава. Перед глазами почему-то возникло лицо Олега – как тогда, на катере, когда он, веселый и беззаботный, оборачивался ко мне, белозубо улыбаясь и демонстрируя вытащенную из воды здоровенную кефаль.
Прощай…
Краем сознания я успела уловить затрещавшую где-то в стороне автоматную очередь.
А дальше все произошло как-то одновременно и в то же время очень отчетливо, как в замедленной съемке. Какая-то тяжелая сила обрушилась на меня, сталкивая с ящика вниз, на бетонный пол. Еще не понимая, что это, падая назад, я увидела, как обернулись на звук эмир и Саенко, как задвигались, вскидывая оружие, бойцы в арафатках.
Очереди трещали, перебивая одна другую!
Где-то грохнуло, взметнулось рыжее пламя, повалил черный дым. А затем слева, справа, сзади – со всех сторон появились спецназовцы в натянутых на лица черных трикотажных масках с прорезями для глаз.
Володя, поняла я в ту секунду, когда спина моя соприкоснулась с бетоном. Он все-таки успел.
Хорошо…
Я моргнула.
Снова увидела перед глазами лицо Олега – только на этот раз не улыбающееся – жесткое, сосредоточенное, с капельками пота на широком лбу.
Я невольно потянулась, чтобы стереть эти капли, хотела сказать что-то, но тут затылок мой встретился с полом.
Я потеряла сознание.
В забытьи я пробыла, наверное, всего несколько минут. Открыв глаза, я поняла, что нахожусь чуть в стороне от того места, где упала. Мне хорошо была видна часть порта, где происходила перестрелка, причал, возле которого стоял подготовленный сухогруз, мечущиеся по бетонному молу люди. Однако сама я была надежно заслонена какой-то железобетонной колонной, за которую меня отволокли. Чьи-то сильные руки сжимали меня, встряхивали, осторожно хлопали по щекам. Чей-то знакомый голос, болью отдававшийся в груди, окликал меня, стараясь перекрыть стрекот выстрелов и выкрики:
