– Ага, а в области – еще дешевле! Нет уж! Дома работай! А то мы тебя неделями видеть не будем, помню, как это было.
– Тоже верно.
– Еще красавиц каких-нибудь водить туда начнешь.
– Каких красавиц? Да я! Да никогда! Да я всегда! Без лести предан!
– Каких-каких! Натурщиц! Нет, мы рисковать не будем.
– Ну ладно тебе! Ты – моя главная натурщица, ты…
– Так, все! Ты согласен? Тогда я действую, да?
– Значит, мы лишимся большой детской? А где они играть будут? А гостей где принимать?
– Найдут где играть. И каких это гостей ты у нас видел в последнее время?! На кухне примем, там прибраться – места полно! И у тебя если бардак разобрать – то же самое. Вполне можно фуршет устроить – помнишь же, собирались там сначала?
– Какой бардак? – всполошился Леший. – Где ты видела бардак? Это рабочий порядок.
– Будет повод – в ресторан пойдем. Ну, что?
– Ладно, давай. Только – Марин, как-нибудь без меня, ладно? Я денег дам, а вы уж нанимайте, кого надо. А вообще надо думать, конечно, как дальше жить.
– Ладно, я еще с детьми поговорю, что они скажут.
Ваньке было, в общем, все равно – он любил всякие перемены, а когда Марина сказала, что он получит двухэтажную кровать, на которой они спали со Степиком, в свое полное распоряжение, радостных визгов и воплей было столько, что из мастерской пришел Лёшка – посмотреть, что творится. А Муся Марину просто поразила: ей казалось, что девочка у них избалованная, эгоистичная, а первое, что сказала Муся – и ее огромные карие глаза налились слезами:
– А как же бабушка? Я же за ней присматриваю! Она же старенькая!
Но потом призналась шепотом, что ей хочется в отдельную комнату:
– Мама, бабушка так храпит. Но она не обидится?
Бабушка не обиделась, а вздохнула с облегчением.
Степика Марина оставила напоследок – это был трудный разговор. Она позвала его в спальню, чтобы поговорить спокойно: спальня и мастерская – в эти комнаты детям вход был решительно запрещен. Мастерскую Лёшка вообще стал запирать, после того, как маленький Ванька устроил там полный разгром – Марина до сих пор ежилась, вспоминая, как орал Леший. Под раздачу попали все – и было за что. Ванька ревел в голос, бабушка кричала на Лёшку, Марина металась, пытаясь успокоить всех сразу, и только Муся стояла молча, хотя губы у нее дрожали. Стояла-стояла, а потом подошла к отцу, которому доставала только чуть повыше колена, и с размаху саданула ему кулачком по этому самому колену! Лёшка взвыл – она попала по нервному центру – и, шипя от боли, запрыгал на одной ноге, а Муся, глядя на него снизу, сказала сердито:
– Папа, немедленно прекрати кричать на Ванечку. Он же маленький. Он не понимает!
Они все так и разинули рты – больше всех удивился сам Ванька, которого Муся, как и положено старшей сестре, немилосердно дразнила и донимала. Потом дружно захохотали, не сдержавшись – уж больно смешно это выглядело, а Муся заплакала, решив, что смеются над ней, и Лёшка долго утешал ее, нянчил и целовал. Ванька, тут же обо всем забывший, умчался крушить что-то в детской, а Марина с бабушкой долго еще смеялись на кухне, вспоминая эту замечательную сцену.
Запирать спальню они тоже сообразили не сразу, и только когда все тот же Ванька ворвался к ним в самый неподходящий момент, осознали: прощай, вольная жизнь! Ванька, слава богу, ничего не понял, но задавал вопросы, и бабушка долго ворчала на них, а Марина с Лёшкой только переглядывались да втихомолку посмеивались:
– Не думают о детях, нет, не думают, один секс у них в голове, ни стыда ни совести, уж не молоденькие, а туда же, мало вам, уже двоих настрогали, еще третьего чужого взяли, нет, все стараются, стараются…
Марина рассказала Степику про отдельную комнату – он молчал, опустив голову.
– Тебе не нравится эта идея? А как бы ты хотел?
Не поднимая головы, он спросил:
– А разве я все время буду у вас жить?
У Марины защемило сердце.
– Я как раз хотела с тобой об этом поговорить! Как ты посмотришь, если мы тебя усыновим?
– И я буду вашим сыном? Совсем вашим? Родным?
Увидев его глаза, Марина затосковала:
– Да, ты будешь нашим родным сыном. Только это не сразу устроится, очень много всяких бумажек надо оформить.
– И Алексей Михайлович тоже хочет меня усыновить?
– Да, очень! Он тебя любит. Степик? Тебе не нравится Алексей Михайлович?
– Он мне вообще-то нравится. Только я знаю, что он сделал.
– Что он сделал?
– Он тебе изменил. С Кирой.
Вот оно что…
– Откуда ты знаешь?
– Я слышал, как Кира Миле рассказывала. Я случайно слышал, я не подслушивал. И я никому не рассказывал, честное слово.
«Господи! – подумала Марина. – Как долго еще будет нам аукаться этот Лёшкин роман?»
– Я думаю, он тебя предал. И я не понимаю, как ты могла простить его.
– Я люблю его. Очень люблю. Я без него жить не могу. И он раскаялся. Да, он сделал мне очень больно. Но себе – тоже. Мы с ним – одно. Он меня тоже очень любит. Понимаешь?
– Если любишь, не предашь.
Марина вздохнула: «Черт тебя побери, Леший! И я еще тебя защищаю! Вот попробуй, поговори с ребенком о любви и предательстве! Это еще хуже, чем о сексе».
– Ты знаешь, мужчиной быть очень трудно. Женщиной тоже, но по-другому. Мужчины устроены иначе…
– Я знаю.
– И есть такие вещи, против которых мужчины не могут устоять, даже если честно пытаются. Это трудно, понимаешь? Повзрослеешь, поймешь. Так что ты думаешь про усыновление?
Степик молчал, потом взглянул Марине в глаза:
– Я очень этого хотел бы. Очень! Но как же папа Толя? Он будет переживать. Мне его жалко. Пусть я у вас живу, а он останется опекуном, так можно? Все равно недолго осталось, четыре года – и я совершеннолетний. Ты не обидишься?
– Не обижусь! Я поговорю с Анатолием, хочешь?
– Ладно…
В конце августа позвонила Мила – мы приезжаем, мы соскучились, и у нас сюрприз! А потом трубку взял Анатолий:
– Как ты там, сестренка?
– Все хорошо. Я двойню жду, ты знаешь? Скоро уже.
– Значит, все у вас нормально? Ну, и слава богу. В гости придете?
– Придем, конечно! А что за сюрприз у вас?
– Увидите.
Марина не знала, что и думать, а Лёшка разворчался:
– Куда мы пойдем, зачем! Ты вон вся, как дирижабль! Сидела бы дома…
– Ну, Лёшечка! Я сто лет никого не видала, соскучилась.
