– А я другую хочу купить. Внедорожник, – Леший покосился с тревогой на Марину.
– Зачем тебе внедорожник?
– Марин… Я тут это… Ты только не сердись! Я дом купил.
– Что ты сделал? – Марина даже села в постели, с изумлением уставившись на Лёшку.
– Дом купил! Марин, ты не думай, совсем дешево, за копейки! Это отец Арсений меня навел, у него в приходе. Марин, ты знаешь, что за дом?! Настоящий терем! Помнишь, я рассказывал про Макеевых? У них дом-то тогда сгорел в Полунино? А еще один в Дьякове был, резной. Русалка у нас оттуда – кусок наличника. Где она, кстати? И этот дом – такой же! Я как увидел…
Глаза у него горели, и Марина подумала, что давно уже Леший ничем так не увлекался, просто как ребенок! С ума сойти. Она упала обратно на подушку, а Лёшка тут же навис сверху, заглядывая ей в лицо:
– Марин?
– И где он, этот дом? Туда доехать-то как-нибудь можно?
– Можно! Дороги, конечно, плохие, но Анатолий…
– Анатолий! Ты и его втравил!
– Марин, да я бы без него и не решился! Ты что! Там столько денег надо вкладывать! Дороги, электричество, вода! И дом запущенный. Но я же сам могу, с домом-то! У меня прямо руки зачесались!
– Да уж вижу. Там что, и не живет никто?
– Почему, живут. Старики, конечно. Три или четыре дома жилых, а в этом сельсовет, что ли, был…
Потрясенная Марина только качала головой, а Лёшка вдруг засмеялся:
– Анатолий загорелся, ты не представляешь! Он там все скупил, что можно и нельзя! Себе хочет новый дом ставить, скважину артезианскую, и вообще, такие планы у него, жуть! Собрался строить социализм в одной отдельно взятой деревне. Костромской дом он продает – все равно, говорит, не бывает там никто.
– Да-а. И все за моей спиной!
– Марин, мы хотели вам с Фросей сюрприз сделать! Привез бы тебя прямо туда, как королеву! А тут как-то к слову пришлось.
– Сюрприз удался.
– Ты не сердишься? Марин, ты знаешь, устал я что-то. Работа, работа… Интересно, конечно. Но устал. Я же своего почти совсем не пишу, все заказы да контракты. Хотел немного обороты сбавить – не помрем же мы с голоду?
– Не помрем. Лёш, ты давно мог обороты сбавить. Ты же знаешь, деньги у нас есть.
– Это твои. От Валерии.
– Это – наши. Ты что, так ее и не простил?
– Марин, ты же знаешь, как я не люблю… одалживаться.
– Лёш, это Валерия перед тобой в долгу была. Если бы не ты, не твои картины, она…
Леший только рукой махнул.
– Значит, ты туда уже ездил не раз? Как место-то называется?
– Забываю все время… Как его? Простое что-то…
– Екимово, – сказала Марина.
– Вот! Точно, Екимово! Там красиво – лес сосновый, река. Не как Кенжа, помельче. Марин, я давно ничего так не хотел, как этот дом.
– Лёш, да я разве против, ты что! Просто неожиданно.
Пока одевались и перестилали постель, Марина все хмыкала: надо же! Уже на выходе Лёшка вдруг вспомнил:
– Ой, слушай, совсем забыл! Что рассказать-то хотел! Про Милу. Мы с Толей тут виделись… насчет деревни, Стёпки, то-се…
– Коньячку шлепнули!
– Ну, немножко, ладно тебе!
– И что там Мила?
– Представляешь? В монашки подалась! Толя с Фросей поедут на… как это называется? На постриг! Будет она сестра Людовика, вон как.
Марина даже остановилась:
– Да что ты!
– Станет теперь их грехи замаливать.
– Лёш, вот кто бы говорил.
– Ну ладно, ладно…
Девочки – да какие девочки, им уже под тридцать! – давно жили сами по себе. Мила, закончив Сорбонну, так и осталась во Франции, потом перебралась в Италию и неожиданно приняла католичество, удивив всю семью. И вот теперь!
– А как Кира?
– Не знаю, – быстро ответил Леший. – Ты идешь или что? Не спрашивал я! Про Милу Толя сам рассказал.
Кира вообще была «отрезанным ломтем». Появлялась она очень редко, но Марина была уверена: Кира в курсе всех событий. О том, что происходит с самой Кирой, не знал никто. Марина всегда чувствовала заранее ее появление, хотя еще ни разу не столкнулась лицом к лицу: словно в спокойное течение реки с прозрачными чистыми водами вдруг вливалась черная горькая струя… «А ведь я могла бы помочь девочке!» – страдала Марина. Но Кира никакой помощи не хотела. Так же, как и Рита.
После того, как Марина прочла ее «роман» и не сделала никаких замечаний ни по сюжету, ни по персонажам: «Ты так это видишь? Что ж, вольному воля!» – Рита еще отдалилась, всячески демонстрируя свою «отверженность» и «непонятость». Когда она, громко стуча каблучками и высоко задрав подбородок, проходила мимо кухни на выход, Ванька язвил: «Гордая и неприступная дочь знойных славян почапала, смотри!» Марина страдала, но ничего не могла поделать ни с Ритой, ни с собой – ее страшно обидела Ритина повесть! Она прекрасно понимала, что этого Рита и добивалась, показывая ей свое сочинение, своеобразный крик души одинокого ребенка: «Смотрите, какая я плохая, как я вас всех ненавижу! Пожалуйста, скажите мне, что я хорошая и на самом деле всех вас люблю!». Не получалось, никак.
Марина частенько размышляла об этом, сидя в потемках – у нее вдруг почему-то появилось «время для себя»: хотя и детей теперь было гораздо больше, и Лариса Львовна уже совсем не помогала, сама превратившись в большого ребенка. То ли Марина научилась, наконец, справляться с хозяйством, то ли прибавилось помощи от подросших старших детей, но ей все чаще выпадали свободные минуты, а то и часы, особенно вечером, когда можно было посумерничать и помечтать. Видя внутренним зрением всех членов своей большой семьи, она разглядывала их, пытаясь представить, кого какое ожидает будущее.
Марину тревожил Лёсик, такой своеобычный – кто же его отец, интересно? Совята, совсем одинаковые раньше, становились все больше и больше непохожими друг на друга: Сонечка пошла в бабушку Ларису – такая же уверенная, хозяйственная, громкоголосая, с копной непослушных черных волос. Лёшка тоже был сильно похож на мать, но почему-то в Сонечке проступала именно бабушка. В кого задался Санька, было совершенно непонятно.
– Если б не знать, что они с Соней близнецы, так и решила бы, что он в заезжего молодца! – сказала как-то Юля, задумчиво разглядывая Сашеньку, который приставал к девочке в красном пальтишке, пытаясь отобрать у нее вовсе не нужное ему ведерко. Марина с Юлей сидели в сквере на скамейке, наблюдая за Илюшей, который качался на качелях, и Совятами – вместе с другими детьми они копошились на детской площадке. Лёсика Марина держала на руках. Юля уже слегка оправилась после химиотерапии, но ее все время бросало то в жар, то в холод, поэтому гулять она предпочитала вместе с Мариной, которая «регулировала» ее состояние.
