Что произошло потом, Иван помнит, как при замедленной киносъемке. Сначала осела и исчезла в клубах пыли стена соседнего подъезда. Потом начали рушиться перекрытия между квартирами. Они складывались одно на другое, как карточный домик, прессуя между собой железную арматуру, мебель, бытовую технику. Нехорошее предчувствие холодной рукой сдавило горло Ивана. Еще не веря этому, он безумным взглядом посмотрел вокруг себя и закричал:
– Ооооля!
* * *
Ее нашли быстро. Судя по всему, друг, которому бросилась помогать Ольга, жил на верхних этажах. Узнав, что в рухнувшей части дома могла находиться женщина, спасатели начали разбирать завал, не дожидаясь, пока осядет огромное облако пыли.
Она лежала у самого края. Ноги и вся нижняя часть туловища были придавлены потолочной плитой, а из разбитой головы сочилась кровь. Поняв, что освободить тело Ольги быстро не удастся, Черепанов подложил ей под голову куртку и стал лить на ее лицо воду.
– Дыши, Оля! Слышишь, дыши!
И словно услышав его, женщина сделала глубокий вдох и, открыв глаза, попыталась что-то сказать. Иван наклонился ниже.
– Ваня, родненький, не уходи…
Глава 7. Билет домой
Иван все делал не спеша. Сначала собрал оставшиеся еще с прошлой осени листья, потом обрезал сухие ветки на растущих рядом деревьях, подравнял покосившуюся лавочку и только после этого начал красить оградку. Это занятие заняло у него гораздо больше времени, чем он предполагал. Солнце уже перевалило за полдень, а он все возился с покраской. «Ничего, – успокаивал он сам себя, старательно работая кисточкой. – Покраска и мусор – это мелочь. У других работы больше будет». Наконец, сделав последний мазок, он вытер руки, присел на лавочку и огляделся вокруг.
Раньше он всегда находил время, чтобы два-три раза в год навестить могилки своих родителей. Причем старался сделать это всегда в будний день – чтобы людей на кладбище было поменьше. И никогда не приезжал сюда в поминальные дни, когда здесь собирались сотни подвыпивших людей, и территория кладбища начинала напоминать ему первомайскую демонстрацию на городской площади.
Неизвестно, когда бы он смог сюда еще выбраться, но ползущие по городу слухи о том, что недавние обстрелы разрушили городское кладбище, заставили Ивана отложить все дела и приехать. Прежде всего, его поразила сама площадь кладбища, которая за эти два года увеличилась чуть ли не вдвое. Кресты крайних могил с одной стороны уже заглядывали в окна городских домов, с другой – упирались в шахтный террикон, а на самой окраине вытянулся неровный ряд могильных холмиков, на многих из которых не было даже простеньких крестов. Здесь хоронили людей, которые погибли после первых обстрелов города. Многие могилы так и остались безымянными.
Война пришла и к умершим. Несколько залпов артиллерии пришлось по самому центру кладбища. Взрывы были настолько мощными, что десятки могильных плит разбросало по сторонам, как пушинки, а сами памятники и кресты посекло осколками. На одном из них была высечена фотография солдата, который, судя по датам, погиб в Афганистане еще в далекие восьмидесятые. Осколок пробил памятник как раз по центру, и со стороны казалось, что грудь солдата пробита навылет. «А говорят, что люди дважды не умирают», – Иван тяжело вздохнул и стал собирать инструмент.
С любопытством оглядываясь по сторонам, он направился к центральной аллее, где недалеко от сторожки оставил свой автомобиль. Был будний день, и людей на кладбище было немного. Все они тихонько возились у могил своих близких, приводя их в порядок накануне большого церковного праздника. Иван уже подходил к выходу, когда чуть в стороне увидел одинокую фигуру старика, неподвижно сидевшего возле небольшого памятника из серого гранита. Что-то в его облике показалось Черепанову знакомым. Стараясь не привлекать к себе внимания, он подошел ближе. С фотографии памятника, у которого сидел старик, на него смотрела улыбающаяся Галина Петровна – мама Виталия Заборского.
– Здравствуйте, Василий Матвеевич, – поздоровался Иван, присаживаясь рядом с отцом своего друга. – А я, товарищ генерал, думал, что вы все-таки уехали из города.
– Я, Ваня, своих решений не меняю, – старик сердито посмотрел на Черепанова. – Да и куда мне ехать? Все, что у меня есть, находится в этом городе.
С этими словами старик посмотрел на фотографию своей жены и с грустью добавил:
– А если меня кто-то и ждет, так это только она…
– Ну, зачем вы так, Василий Матвеевич, – захотел поддержать генерала Черепанов. – У вас столько друзей, учеников. Они вас все уважают и помнят. Ну, и потом, у вас есть сын. Неплохой, должен я вам сказать, парень. А, кстати, как у него дела?
Старик долго молчал, а потом, как будто собравшись с силами, заговорил:
– Друзья, говоришь? Одни, когда им звонишь, просто не отвечают. Другие очень заняты, а третьи стали вдруг такими свидомыми, что с «ватником» из Луганска даже и разговаривать не желают.
Бывший генерал со злостью выругался, а потом, словно спохватившись, виновато посмотрел на фотографию жены, сказал:
– Прости меня, Господи, грешника старого.
Ивана больше удивили не слова старика о его бывших друзьях. Эка невидаль – предательство, кого сейчас этим удивишь? Его удивило то, что он вдруг вспомнил Бога. Уж кто-кто, но только не генерал Заборский! «Да, постарел наш «железный Феликс», – подумал он, а вслух сказал:
– Не расстраивайтесь, Василий Матвеевич, значит, вы звонили не друзьям, а просто знакомым. Так, а что Виталий? Я его в этой суматохе что-то потерял из виду. Как он? Где?
– В плену он, Ваня. Вот уже третий месяц, как в плену, – голос старика дрогнул, а на глазах появились слезы. Чтобы их скрыть, генерал приподнялся и начал поправлять цветы, которые, по-видимому, он же и принес накануне.
Немного успокоившись, Василий Матвеевич рассказал Черепанову, что Виталий все это время служил в армии ЛНР
[41], когда выдавалась свободная минутка, приезжал к нему в гости. А не так давно вместо сына приехал его командир, который и рассказал, что во время ночного боя Виталий был ранен. Вынести его им не удалось.
– Сначала он находился в Днепропетровске, там его подлечили и переправили в киевский следственный изолятор СБУ
[42]. И тут, Ваня, понимаешь, какое дело, – старик успокоился и продолжал свой рассказ уже спокойным голосом. – Через месяц-полтора следствие по его делу закончится, и состоится суд. Если я к тому времени не добьюсь, чтобы его включили в группу задержанных, которые подлежат обмену – парню хана. Ему светит от десяти до пятнадцати лет. А после вынесения приговора ни о каком обмене речи быть не может. Вот такие дела, Ваня. Чувствую, что могу и не успеть.
– Конечно, не успеет, – голос Святенко, которому Черепанов позвонил, еще будучи на кладбище, был категоричным. – Вы, Иван Сергеевич, даже не представляете, сколько времени занимает согласование таких списков. В лучшем случае месяца через три-четыре имя вашего товарища только попадет в поле зрения комиссии, которая занимается этим вопросом. О дальнейшей процедуре и говорить не буду. Одним словом – долго. Да и не один он такой…
