– Разберусь, если сама справишься, – Рита развернулась и ушла, не попрощавшись. Она знала: панькаться или опекать эту заблудшую овечку бесполезно. Если сама не начнёт за себя бороться, никто ей не поможет, а вот дать толчок, дать шанс, разорвать замкнутый круг – это Рита считала делом своей совести. И очень обрадовалась, когда Нина пришла в назначенное время. Более того, одежда на ней оказалась хоть и поношенной, но вполне чистой и опрятной.
– Имей в виду, дальше – сама, любой залёт – и пеняй на себя, – Рита отнюдь не пугала Нину, а просто информировала, и та это чувствовала.
И Нина выдержала. Через некоторое время она сошлась с одним из наладчиков кондитерского оборудования и переехала жить к нему в пригород. Рита была безмерно рада, что одной радостью на земле стало больше, а одной бедой – меньше.
Квартиру Рите хотелось купить в новом доме – с чистым, не вонючим подъездом, с консьержем при входе, с приятным видом из окна, в зелёной зоне. Чтобы росли рядышком и деревья, и цветы. Чтобы во дворе была детская площадка, где тусуется ребятня, родители, бабушки и откуда почти всегда доносится детский смех. Больше всего ей нравились Оболонские Липки – песчаный днепровский берег, красивые кирпичные дома, шикарная, хорошо освещённая набережная бодрили и отгоняли тоску. Но цены в этом уже раскрученном и ставшем весьма популярным районе оказались почти такими же кусючими, как в центре столицы, и, трезво взвесив свои возможности, Рита стала подбирать другие варианты. Чуть было не остановилась на квартирке неподалёку с каким-то водоёмом на Харьковском массиве, но, учуяв подозрительный запах, вовремя выяснила, что совсем рядом находится канализационный отстойник, да и растительности здесь было как-то маловато.
Риелтор уговорил её посмотреть квартиру в районе выставки – на Теремках, хотя изначально она этот район и не рассматривала. Застройка оказалась новой. Дворы были просторными, с детскими и спортивными площадками, вокруг много зелёных насаждений. И главное, что цена квадратного метра представлялась ей подъёмной. Маклер также убедил её ещё в одном скрытом пока достоинстве этого места: вот-вот рядышком откроют станцию метро, что позволит безо всяких пробок добираться в самое сердце столицы, на Майдан, не более пятнадцати минут, и тогда ценность и привлекательность этого жилья сразу резко повысятся.
Старую домашнюю утварь Рита договорилась оставить при переезде новым владельцам своей квартиры, а в будущее жильё заказала другую, воспользовавшись скидками в фирме симпатизирующего ей друга своего начальника.
С переездом её дела пошли на лад, интересная работа доставляла удовольствие. Всё свободное время Рита посвящала воспитанию сына, и никаким мужчинам, кроме него, в её жизни не было места. Пошутить, поболтать – большего она пока потенциальным ухажёрам позволять не хотела. После выборов мэра Лугани у Маргариты сформировалось стойкое отвращение к особам противоположного пола, особенно если они имели хоть малейшее внешнее сходство с тем потным и отвратительным судьёй…
Простить Сергею эту просьбу она не смогла, хотя вначале по привычке, не раздумывая, как обычно, бросилась помогать ему, пусть даже ценой собственного унижения. Наверное, у женщин что-то меняется в психологии и самосознании, когда они беременны. Рита часто задавала себе вопрос, зачем она согласилась переспать с тем похотливым, жирным созданием, которое лишь по некоторым внешним признакам можно было считать мужчиной. Ответа она так и не нашла. Ошибка. Или, может быть, из потаённой, неосознанной ею самой до конца мести Селиванову, который так легко подтолкнул её к этому. «А мы – это мы, ты же знаешь…» После этой Серёжиной фразы, наверное, всё и решилось: судья получил неземное удовольствие от обладания красавицей, а Селиванов – приговор. Раз и навсегда.
Ванечка часто задавал вопросы про папу. Ещё вынашивая сына, она пыталась придумать правдоподобную версию. Трогательные истории про отца, который работает на полярной станции, или космонавта, летающего над Землёй уже третий год, отпали по причине полной неправдоподобности в современном, насыщенном информацией мире, в который малыши окунаются уже с раннего детства. А производить на воспитателей детского сада впечатление несчастной брошенной матери-одиночки, врущей во благо, она также не собиралась. Ванечка получил, по сути, честный ответ, что их папа уехал. Уехал далеко и надолго. Если им когда-нибудь повезёт, то папа вернётся и обнимет их. Малыш часто спрашивал у Риты: «А нам скоро повезёт?» Ответа она не знала. Вернее, не так – она точно знала, что ответа на этот вопрос просто не существует, ведь Сергей даже и не догадывался, что он стал папой. Она так и не решилась в тот день сказать ему о своём положении, а последующая обида и вовсе обрубила концы.
«Хочу ли я, чтобы он узнал о сыне? Да, хочу. Зачем? Пусть увидит плод нашей любви, пусть его порвёт на части от гордости за то, что у него есть сын. Ты мстишь ему? Ведь ты никогда его к себе не подпустишь. Ты так решила. И что ты скажешь Ванечке, если папа всё-таки вернётся и обнимет его? Как он будет жить дальше? Лучше, чтобы он ничего не знал о папе. Я это понимаю. Но почему я в сотый раз прокручиваю в воображении сцену нашей встречи? Как я ему скажу, что он отец, как он застынет в удивлении… И что потом? Потом я буду торжествовать победу. Я сама смогла его выносить, родить, начала воспитывать без чьей-либо помощи. Покажешь и заберёшь ради удовлетворения своего воспалённого самолюбия? И кому ты хуже сделаешь? Сейчас ты плачешь в подушку раз в месяц, а потом будешь каждый день. Ванюшка чем дальше, тем больше становится на него похож. Иногда он проявляет похожее упрямство, такую же заносчивость, изредка может обидеть и довести до слёз, чтобы подчеркнуть свою значимость, а потом, словно спохватившись, плакать и умолять: «Мамочка, прости. Прости, я не хотел…» Для тебя это и так будет ежедневная душевная травма, так ты ещё и солью решила её посыпать. Почему тебя волнует реакция человека, который так легко подложил тебя под нужного ему чиновника? Ну, он же не совсем конченый, сын всё-таки… Да какая разница! Ты его вычеркнула, стёрла – всё, нет его. Пусть узнает и потом мучается. Я не скажу, ни где мы живём, ни как… Пусть ему тоже будет больно… Он расчетливый, черствый, беспринципный аферист, его это не тронет…»
Маргарита, услышав имя Селиванова, на некоторое время задумалась, вспоминая свои вечные душевные терзания по поводу того, стоит ли таким образом ему мстить.
– А что, вы предполагаете, что я поддерживаю с ним связь? Хочу вас разочаровать. Мне неизвестны ни его телефонные номера, ни адрес. Не знаю и знать не хочу.
– Маргарита, послушайте, у Ивана Сергеевича к господину Селиванову имеется деловое предложение, но подать его мы бы хотели так, чтобы это было неожиданностью. Вас мы просим только позвонить и назначить ему встречу. В Ростове, по пути на курорт. Иван Сергеевич очень просил помочь ему в этом, вас ведь связывают давние дружеские отношения… – Бальцерович корректно улыбнулся.
Черепанов долго размышлял, как же обо всём этом поговорить с Ритой. Но, в конце концов, сам на встречу не отважился, а уговорил Бальцеровича, сославшись на занятость. Хотя предлог слабоватый для людей, которые не виделись столько лет. На самом деле Михаил Евгеньевич и сам понимал, что он со своими дипломатическими способностями подходил для такой тонкой беседы гораздо лучше. Черепанов наверняка не выдержал бы, воспоминания могли затянуть их с Ритой в постель, а такие эмоции, пусть даже и положительные, только бы осложнили последствия для всех участников. Всё это также плохо сочеталось бы с непростой комбинацией, которую они задумали с Бальцеровичем, дабы выманить Селиванова.
