– Ежели пред тобой супостат какой, позарившийся на отчий дом и родную землю – рази его нещадно, не раздумывая и не сомневаясь в своей правоте. Ежели перед тобой иноверец какой, словом и делом поправший твою веру – гони его с родимой землицы, сколько есть сил и мочи, на помощь Господа нашего уповая. Ибо к праведным деяниям Он всегда нас призывает, направляет и поддерживает. Но когда пред тобой тварь Божья одной крови и одной веры с тобой, остановись, неразумный, усмири свой гнев праведный и протяни такому же неразумному длань свою, раскрой объятия свои для сестер и братьев своих, ибо все мы грешные в этом мире и на этой земле. Аминь.
Отец Феофан выдохнул это на одном дыхании, ни к кому особо не обращаясь, три раза перекрестился и начал бить поклоны. «Да, – подумал Черепанов, – я представляю, как это все выглядело на дороге. Особенно ночью. Удивительно, что после этого он еще живым остался».
– Растудыттебятудыт, – выругался следователь. – И вот так уже второй месяц. Слушать этого праведника уже нет никаких сил. Разбирайтесь с ним сами, а я пойду с начальством поговорю – как с этим божьим созданием дальше быть.
Он встал и, бросив злой взгляд на монаха, вышел. Отец Феофан поднял голову и впервые за все время посмотрел на своих собеседников. Судя по беглому взгляду, которым он удостоил Черепанова, тот его особо не заинтересовал. А вот Святенко, который, как всегда, был в своей серой рясе, внимание монаха к себе привлек гораздо больше.
– А вас, отче, я знаю, – с почтением произнес отец Феофан. – Вы Свят – однорукий священник, который помогает в этой войне сиротам, страждущим и заблудшим душам.
Увидев удивленные глаза Святенко, он продолжил:
– Не удивляйтесь. Я в этих застенках давно, а весть о добром деле всегда опережает того, кто его творит. Братья по несчастью часто вспоминают ваше имя, в помыслах своих жаждут оказаться среди вызволенных вами.
Монах поддернул сползающие без ремня штанины брюк и, подойдя к столу, тяжело опустился на стул. По всему было видно, что чувствует себя он не очень хорошо – скулы на худом лице заострились, а тело тряслось в мелком ознобе.
– Захворал я малость, – как бы оправдываясь за свою слабость, произнес он. – Но эта напасть ненадолго. Ибо все непосильное можно осилить, веруя в Господа нашего Всемогущего.
При этих словах перекрестился не только отец Феофан, но и Святенко. Черепанов уже начал привыкать к манере общения иеромонаха, а точнее, к тому, что почти в каждом предложении тот поминает Бога. Иван подошел к Феофану и, не спрашивая у того разрешения, приложил к его лбу руку. Как он и предполагал, лоб оказался горячим.
– У нашего героя температура под сорок, – сказал он, повернувшись к Святенко. – Пойду, посмотрю, что у нас в аптечке есть для такого случая.
– Иван Сергеевич, в багажнике среди вещей должны быть кроссовки Маллоя, – бросив взгляд на босые ноги иеромонаха, попросил его Святенко. – Отцу Феофану будут в самый раз. Ну, а мы тут пока поговорим, так сказать, по-братски.
Черепанов вернулся минут через пятнадцать. Стараясь не мешать разговору двух святых отцов, он поставил на стол термос, бросил к ногам Феофана старые кроссовки Маллоя, а сам принялся рыться в походной аптечке, пытаясь найти что-нибудь жаропонижающее.
– При всем уважении к вам, я не хочу, чтобы меня меняли на отца Любомира, – продолжая, по-видимому, беседу, сказал иеромонах. – И не потому, что он отступник
[36]. Рано или поздно, но за этот грех предстанет он перед Всевышним, и воздастся ему за содеянное в полной мере. А сейчас что ж? Снимите вы оковы с него, вернется он домой, обнимет деток своих, а потом опять начнет разжигать пламя братоубийственной войны. Ибо сказано в Писании, нет ничего, что может остановить агнца, если он верует. А отец Любомир верует. Свято верует в то, что творит добро, и благословляет на это других, не ведая, что благословляет на убийство. В нем мирское взяло верх над христианским. Нет благословления для тех, кто участвует в братоубийственной войне. Я же прошу, чтобы Господь вразумил всех, кто взял в руки оружие.
Отец Феофан встал, перекрестился и опять начал бить поклоны. Покачнувшись, он чуть не упал. Подоспевший Черепанов подхватил батюшку и усадил на стул.
– Вот, отец Феофан, выпейте, – Иван протянул ему несколько таблеток и крышку термоса, наполненную теплой водой. – Вы нужны нам сильным и здоровым.
– Правильно Иван Сергеевич говорит – вы, отец Феофан, нам нужны. Хватит тут рассиживаться, нужно и о других страждущих подумать. Отдохнете недельку-другую и будете мне помогать, – Святенко говорил это как о давно решенном вопросе, но Иван почувствовал, что это решение он принял только сейчас, услышав его последнюю фразу.
Услышал его и отец Феофан. Он задумчиво посмотрел на Святенко, но возражать на этот раз не стал. Взяв из рук Ивана крышку термоса с водой, он потянулся к таблеткам, которые небольшой горкой лежали на столе. Пил он их по одной, склонив голову набок и долго присматриваясь к каждой из них. При этом он опять стал похожим на маленького петушка, выискивающего в россыпи зерен самое вкусное.
Помещение медицинского изолятора в районном управлении СБУ отличалось от других камер, в которых содержались задержанные, только старой табличкой с надписью «Медпункт». А в остальном все те же узкие нары, все тот же грязный умывальник и вонючая дырка в полу, заменяющая унитаз, и такое же зарешеченное окошко под самым потолком камеры. И только то, что этот так называемый «медпункт» был рассчитан на содержание четверых задержанных, делало эту камеру номером «люкс» для всех остальных «сидельцев», месяцами ожидающих своей участи в забитых по десять, а то и по пятнадцать человек камерах. Святенко удалось договориться со следаком, чтобы эту ночь отец Феофан провел в медизоляторе. Снабдив его термосом с горячим чаем и противовоспалительными таблетками, они попрощались с батюшкой до следующего утра.
Все оставшееся время прошло в бесконечных переговорах с руководством СБУ в Киеве, без которого местные военные и шага ступить не могли. Но их тоже можно было понять – приехали двое гражданских забирать подследственного и, главное, кого?! Посягнувшего на самое святое – честь и достоинство президента. Но Святенко знал, как работает бюрократический аппарат в этой стране, и поэтому многие вопросы, связанные с обменом двух священников, решил еще в Киеве. Все упиралось в местного следователя военной прокуратуры, который потребовал письменное распоряжение на освобождение подследственного из-под стражи.
– Нет, ну, а вы как хотели? – разведя руки в стороны, удивленно спрашивал у них подполковник. – Дело внесено в государственный реестр, занимается им не обычная, а военная прокуратура, и тут на тебе – освободить. А на каком основании, позвольте полюбопытствовать? Ибо сказано в инструкции…
