Как же она ненавидела все это!
— Можно открыть глаза? — спросил Парк.
— Нет!
— Ты плачешь?
— Нет. — Разумеется, она плакала. Сейчас слезы разрушат это ненастоящее лицо, и мама Парка снова ее возненавидит.
Парк открыл глаза и присел на трюмо перед Элеанорой.
— Все так плохо? — спросил он.
— Это не я.
— Это ты.
— Я просто… я выгляжу так, словно играю роль. Так, словно пытаюсь быть кем-то другим.
…Кем-то красивым и привлекательным. Отвратительная роль.
— А мне кажется, волосы и правда отлично выглядят, — сказал Парк.
— Это не мои волосы.
— Это…
— Я не хочу, чтобы твоя мама видела меня расстроенной. Не хочу задеть ее чувства.
— Поцелуй меня.
— Что?!
Он поцеловал ее. Элеанора почувствовала, как опускаются ее плечи и раскручиваются завязавшиеся узлом внутренности. Потом, впрочем, они стали скручиваться в другую сторону. Элеанора отстранилась.
— Ты целуешь меня, потому что я не похожа на себя?
— Ты похожа на себя. Что за глупости?
— Я тебе больше нравлюсь такой? — спросила она. — Если что, имей в виду: я никогда больше не буду так выглядеть.
— Ты выглядишь собой. Разве только мне малость недостает твоих веснушек. — Он потер ее щеку рукавом. — Ну вот.
— А ты выглядишь другим человеком, — сказала она, — хотя у тебя просто остались следы подводки.
— Так я тебе больше нравлюсь?
Она округлила глаза. Ее шея налилась жаром, словно охваченная огнем.
— Ты просто совсем другой. Словно и не ты…
— А ты — это ты. Просто немного громкости прибавлено.
Элеанора снова взглянула в зеркало.
— Штука вот в чем, — сказал Парк. — Думаю, моя мама считает, что именно это и есть естественный вид.
Элеанора рассмеялась.
Открылась дверь.
— О-о! Я же велела вам подождать. Ну как, удивились?
Элеанора кивнула.
— Ты плакала? О, как я могла забыть!
— Простите, я все размазала.
— Ничего ты не размазала, — сказала мама Парка. — Влагостойкая тушь и прочная основа.
— Спасибо, — осторожно сказала Элеанора. — Такая потрясающая разница…
— Я тебе соберу комплект, — сказала мама. — Все равно я редко использую эти цвета… Так, Парк, сядь. Раз уж мы здесь, приведу твои волосы в порядок. Ты такой косматый.
Элеанора сидела перед ним, и они играли в «камень-ножницы-бумага» на его коленке.
Парк
Элеанора выглядела другим человеком, и Парк не знал, кто из этих двух нравится ему больше. Возможно, они обе.
Он не мог понять, почему она так расстроилась. Иногда казалось: она нарочно пытается спрятать все то, что в ней есть красивого. Нарочно пытается выглядеть уродливо.
Нечто подобное говорила и его мама. Потому он и не сказал ничего Элеаноре. Считалось ли это неискренностью?..
Он понимал, почему Элеанора так старается отличаться от других. Потому что она и отличалась на самом-то деле. Не боялась быть собой. Или, возможно, боялась стать такой, как все остальные. Было в этом что-то действительно захватывающее. Некое священное безумие. И Парк желал приобщиться к нему.
А теперь ты выбита из колеи? — хотелось ему спросить у Элеаноры…
На следующее утро Парк взял в ванную подводку цвета оникс и подрисовал глаза. Получилось не столь аккуратно, как у мамы, но, возможно, так даже лучше. Более по-мужски.
Он посмотрел в зеркало.
«Подводка притягивает внимание к вашим глазам», — обычно говорила мама клиентам. Чистая правда. Подводка притягивала внимание. И с ней внешность Парка стала еще более азиатской, чем всегда.
Потом Парк расправился с волосами. Взбил, чтобы они перепутались и торчали во все стороны. После этого он обычно расчесывал волосы — так, чтобы они свисали по обе стороны лица и немного пушистились. Но сегодня не стал.
За завтраком отец психанул.
Парк намеревался сбежать, не повидавшись с ним, но мама ни за что не соглашалась отпускать его без завтрака. Парк опустил голову, уткнувшись взглядом в тарелку с овсянкой.
— Что это у тебя волосами? — спросил отец.
— Ничего.
— Постой-ка. Посмотри на меня. Посмотри, я сказал.
Парк поднял голову, но отвел взгляд.
— Что за херня, Парк?
— Джейми! — воскликнула мама.
— Да ты глянь на него, Минди. Он накрасился! Что за долбаные шутки, Парк?
— Это не повод ругаться! — заявила мама. Однако же нервно покосилась на Парка. Так, словно допускала, что это, возможно, ее вина.
Может, так и было. Возможно, не стоило пробовать на нем образцы губной помады, когда Парк был еще детсадовцем. Впрочем, теперь он вроде бы не стремился пользоваться помадой… Кажется.
— Что за черт?! — проревел отец. — Парк! Пошел — умылся!
Парк не двинулся с места.
— Умойся, Парк.
Парк взял тарелку с овсянкой.
— Джейми… — начала мама.
— Нет, Минди. Нет. Я позволяю нашим парням делать до фига всего, что им нравится. Но это — нет. Парк не выйдет из дома, размалеванный как баба.
— Куча парней пользуются косметикой, — сказал Парк.
— Чего? Ты о чем вообще?
— Дэвид Боуи, — отозвался Парк. — Марк Волан.
— Ничего не хочу слышать. Умойся.
— Почему? — Парк вжался кулаками в стол.
— Потому что я так сказал. Потому что ты выглядишь как девка.
— И чего в этом нового? — Парк оттолкнул тарелку с овсянкой.
— Что ты сказал?
— Я сказал: что тут нового? Разве не так ты обо мне думаешь?
Он почувствовал слезы на щеках, но не хотел трогать глаза.
— Иди в школу, Парк, — мягко сказала мама. — Ты опоздаешь на автобус.
— Минди… — отозвался отец, едва сдерживаясь, — они его порвут на части.
— Ты постоянно повторяешь мне, что Парк уже взрослый, почти мужчина и принимает собственные решения. Так позволь ему принимать решения. Отпусти его.
Отец ничего не сказал. Он никогда не повышал голос на маму. Парк увидел в этом возможность слинять — и слинял.
Парк пошел на собственную остановку. Ему хотелось разобраться со Стивом прежде, чем он встретит Элеанору. Если Стив собирается выбить из него дерьмо из-за этой подводки, Парк предпочел бы, чтоб Элеанора этого не видела.
