— Снова! Еще! — радостно поддакнула Моди.
— Пойду, пожалуй, в песок зароюсь, как псаммиад, — сказала Шлёпа и зажала уши: все герои как раз запели свои партии одновременно.
Я попробовала подкатить к Джеку и Джилл, целеустремленно шагающим с ведрами вверх по склону. Они вежливо меня выслушали, улыбаясь своими маленькими ротиками.
— Джек и Джилл, может, воды в деревне наберете, из колонки? Тогда с горки не слетите и не расшибетесь, — находчиво предложила я.
— Идут на горку, — кивнула Джилл.
— Джек и Джилл, — сказал Джек.
— Несут в руках ведерки, — сказали они хором — и дальше все по накатанной.
Я пристала к Полли со Сьюки.
— Полли, ставь скорее чай, — скомандовала сама себе гостеприимная Полли. — Полли, ставь скорее чай. Полли, ставь скорее чай.
— Спасибо, конечно, но может, лучше пообедаем?
— Гости к нам пришли, — сообщила Полли.
— Сьюки, нам не нужен чай, — и Сьюки сняла чайник с огня. — Сьюки, нам не нужен чай. Сьюки, нам не нужен чай.
— А если я не уйду? Возьму и останусь, скажу: «Налейте, пожалуйста, чайку. Так в горле пересохло!»
Сьюки нахмурилась.
— Гости-то ушли, — сказала она и топнула ногой.
— Да с ними бесполезно разговаривать, — зевнула Шлёпа. — Ты ж в Диснейленде не станешь болтать с Микки-Маусом и Плуто. Робби, да заткни ты уже этого брехуна!
— Тихо, мальчик! Не лай. Хорошие собаки так себя не ведут, — сказал Робби, но пес все заливался, а кот играл на скрипке, а чайник с тарелкой отплясывали, а корова подпрыгивала, хотя луны на синем летнем небе не было и в помине.
Папа с Элис на внезапное нашествие песенной орды на Оксшоттский лес не обращали никакого внимания. Мы пожелали, чтобы они никогда не замечали псаммиадова волшебства, и желание до сих пор действовало. Подходил кот со скрипкой и исполнял им серенаду, корова пробовала через них перепрыгнуть, щенок лаял, Джек и Джилл тащились мимо, а потом кубарем катились в обратную сторону, чихающая ребятня водила вокруг них хоровод, а черно-белые Полли и Сьюки сновали туда-сюда с чайником.
Родители даже не моргнули ни разу, так и сидели себе на покрывале. Когда Моди подпевала героям стишков, они умилялись и улыбались — но и только.
Мы к этому времени умиляться и улыбаться перестали. Эти четыре стишка, честное слово, уже поперек горла стояли.
— До заката еще мильон часов, — сказал Робби, все пытаясь угомонить пса.
— Может, домой пойдем? — предложила Шлёпа. — Авось они за нами не потащатся. Пусть себе пиликают, и брешут, и пляшут, и чихают, и валятся, и таскают свой дурацкий чайник туда-сюда сколько душе угодно. Я на компьютере поиграю, ты почитаешь, Робби потетешкается со своим пластмассовым зверьем. Айда?
— Я не тетешкаюсь, — сказал Робби. — Я пытаюсь создать диким животным благоприятные условия для жизни в неволе.
— В смысле таскаешь льва по лестнице и причитаешь: «Какой лёвушка красавец, если будешь себя хорошо вести, лёвушка, я тебе дам медку»? — поддела Шлёпа.
— Моди так весело с этим народцем, — сказала я. Она как раз требовала «Еще! Еще!».
— Может, она уговорит их за нами пойти? Пусть в саду резвятся, а мы от них в доме спрячемся, — размышляла Шлёпа.
Идея была очень заманчивая, тем более что книжку я на пикник не взяла. Мы со Шлёпой попробовали убрести в сторонку. Чайник с тарелкой тут же побренчали за нами на тоненьких ножках.
Мимо как раз проходила женщина с собакой. Она испуганно уставилась на отплясывающую посуду.
— Это что же такое? — выдавила она, ловя ртом воздух.
— Да просто заводная игрушка, — сказала Шлёпа и схватила чайник с тарелкой.
Посуда возмущенно замахала ножками. Залаял стишковый щенок, собака женщины залаяла в ответ, и она на секунду отвлеклась, чтобы их растащить. Тут прибрела корова, выжидающе глядя в небо.
— Батюшки! Я и не знала, что в Оксшоттском лесу скот гуляет, — всплеснула руками тетка. — Здесь что же, пастбище устроили?
Тут она приметила кота — на задних лапах и со скрипкой. У женщины отвисла челюсть.
— Кошка на скрипке играет! — прошептала она. Она подкралась поближе и потрогала котовий хвост, ритмично покачивавшийся в такт музыке. — Это не игрушка! Он настоящий!
— Он… он не по-настоящему настоящий. Это человек очень-очень маленького роста в костюме кота, — сказала Шлёпа. Так себе объясненьице, конечно.
Подошли Джек и Джилл в поисках новой горки. Они размахивали ведерками и пели. Чихающая малышня передвинула свой хоровод поближе к нам. Притопали черно-белые Полли со Сьюки.
Собака истерично лаяла.
— Бегите! Спасайтесь! — завопила ее хозяйка и бросилась напролом через лес. Пес поскакал за ней.
— Кошмар! Она точно кому-нибудь расскажет! — испугалась я.
— Ну да, и все ей, конечно, поверят, когда она станет описывать, что тут было, — спокойно сказала Шлёпа. — Так, бестолковый народец, от песчаной ямы ни на шаг, ясно?
Куда там! Они таскались за нами по пятам. Соберись мы домой — вне всяких сомнений, пошли бы за нами. Я представила, как вереница песенных героев, двое из которых черно-белые, шагает по улице Акаций с нашим семейством во главе.
— Пожалуй, лучше нам тут посидеть, — сказала я. — А то хлопот не оберешься.
И мы сидели в лесу, а кошка играла на скрипке, корова скакала, чайник плясал с тарелкой, Джек и Джилл забирались на горку и скатывались с нее, дети водили бесконечный хоровод, а Полли и Сьюки тысячу раз ставили и снимали чайник. Мы сидели, пока солнце не съехало к горизонту и корова не узрела наконец-то в небе бледный серп луны. С ликующим «му-у-у» она подпрыгнула, воспарила прямо над месяцем — и исчезла.
Глава 11
На следующий день после завтрака папа позвал нас с Робби в гостиную. Робби состроил мне рожу.
— Что мы еще натворили? — спросил он одними губами. Вид у него был испуганный.
— Ничего мы не натворили, Робс, — успокоила я и сжала его руку. — Не бойся.
Но сама тоже переживала, из-за чего сыр-бор, хоть виду и не подавала. Я никогда не умела угодить папе. Всегда при нем была в каком-то напряжении, даже когда мы жили все вместе. То он ждал, что я буду ластиться к нему, как малютка Моди, то требовал, чтобы я стала взрослой и рассудительной. По-моему, он хотел, чтоб я была посмелей, как Шлёпа, — но, если я осмеливалась дерзить и спорить с ним, он сердился не на шутку. И если я чувствовала себя неуверенно, то бедняга Робби вообще блуждал в потемках. Он вздрагивал, стоило папе повысить голос, — и от этого папа злился еще больше.
Но сейчас папа нам улыбался, хотя и немного свирепо, показывая зубы, как пластмассовый лев.
