Он легко спрыгнул с подоконника, но старичок, как видно, успел его заметить, потому что через минуту дверь на улицу распахнулась и дребезжащий голос окликнул:
— Кис-кис-кис! Кис красивый! Кис хороший! Иди сюда!
О Господи, сказал себе Гобболино, он и вправду меня зовет.
Старик стоял в дверях, подманивая котенка куском конины. Он взял Гобболино на руки и внес в ту комнату, где было множество клеток.
— Ты мой хороший! — сказал старик, опуская котенка на стол. — Ну какой же ты красивый! И какие у тебя прекрасные голубые глаза!
Старик стал ощупывать Гобболино своими костлявыми пальцами, рука у него была тяжелая, и котенку, по правде говоря, все это не очень понравилось. Новый хозяин потрогал ему лапы, проверил зубы, сосчитал волоски в усах и обмерил хвост.
— Надо же, какой ты красивый кот, — не уставал повторять маленький старичок.
Другие кошки, сидя на своих бархатных подушках, слушали все это, косились на Гобболино и шипели от зависти. Они уже успели доесть свою конину и дочиста вылизать голубые фарфоровые блюдечки.
Старичок долго мял и щупал Гобболино, а потом посадил его в пустую клетку, где тоже было блюдечко с кониной и бархатная подушка.
Котенок предпочел бы сидеть у камина, но он был благодарен старичку за то, что тот его приютил, поэтому охотно съел свою порцию и ничего не сказал.
Приятно знать, что на свете есть такие добрые люди, подумал Гобболино, усевшись на бархатную подушку. Без него мне пришлось бы провести всю ночь на ногах, а может быть, и умереть с голоду.
— Я уверен, что мне здесь будет очень хорошо, — обратился он к соседке, величественной даме персидских кровей. — Но почему мы все сидим в клетках?
— Как же вы этого не знаете? — с презрением в голосе ответила персидская кошка. — Вы теперь стали выставочным котом.
Утром старик долго расчесывал всех кошек по очереди щеткой и гребнем, пока шубка у каждой не начала блестеть и сиять.
Старика несколько удивило то, что от шерсти у Гобболино отлетают разноцветные искры, но это не помешало новому хозяину по-прежнему без устали расхваливать котенка и восхищаться его красотой.
— Какой мех! Какой хвост! Какой окрас! И какие дивные голубые глаза! — восклицал старик.
А другие кошки негромко шипели у себя в клетках, потому что им ничуть не нравилось все это слушать.
— Ха! Они ревнуют, — сказал старик и завязал у Гобболино на шее красный бант, чтобы котенок выглядел еще лучше.
Каждое утро старик расчесывал Гобболино щеткой и гребнем, как и всех остальных кошек, и вскоре мех у котенка стал так же сиять и лосниться, как у старожилов, глаза стали такими же ясными и блестящими, а усы такими же пышными и холеными.
Каждое утро старик осыпал Гобболино похвалами всего целиком, от кончика хвоста до голубых глаз, и каждое утро другие кошки в клетках шипели и ворчали от зависти; они не хотели водиться с Гобболино, и друзей среди них у него не было.
В один прекрасный день старичок начал особенно суетиться: он расчесывал кошек, чистил бархатные подушки и полировал клетки с утра до вечера и с вечера до утра. От спешки и напряжения он стал очень злым и нервным, он ругал и щипал всех своих кошек, а Гобболино ни разу не сказал, какой тот красивый.
— Простите, пожалуйста, в чем дело? Почему поднялся такой шум и суматоха? — робко спросил Гобболино у своей соседки, дамы персидских кровей.
— Да как же вы не знаете! — с презрением в голосе ответила та. — Завтра — День Кошачьей Выставки, и мы все на нее поедем.
Гобболино очень разволновался и обрадовался, услышав о предстоящих переменах, потому что, по правде говоря, успел немного устать от своей синей бархатной подушки и золоченой клетки. Он был очень благодарен маленькому старичку за хорошую еду и удобное жилье, но порой, в мечтах, котенку виделись потертый коврик у очага, надтреснутое блюдце со снятым молоком и шумная болтовня детей. Это было бы ему куда приятнее, чем скука в обществе дюжины гордых и недружелюбных кошек в их огромных клетках или утомительно долгие часы под щеткой и расческой у старика, чьи костлявые руки мяли и щупали Гобболино каждое утро, а дребезжащий голос повторял:
— Надо же, какой ты красивый котенок! И какие у тебя прекрасные голубые глаза!
Ну до чего же я неблагодарный! — говорил себе Гобболино, сидя столбиком на бархатной подушке. Ведь я мог бы остаться бездомным котом и мерзнуть в непогоду, а здесь я живу в холе и сытости — я, Гобболино, выставочный кот.
На следующий день рано утром старик отнес вниз по очереди все клетки и составил их на тележку, запряженную тощим пони.
Клетка Гобболино стояла на самом верху, они ехали из пригорода к центральной площади городка, и котенок с удовольствием глазел по сторонам.
Кошачья выставка проходила в городской ратуше, и задолго до того, как они подъехали, Гобболино услышал взволнованное мяуканье множества выставочных кошек. Их было не перечесть. Сотни и сотни клеток стояли на полу ратуши, а в них сидели кошки: крупные кошки, маленькие кошки, черные кошки, белые кошки, полосатые кошки, толстые кошки, тощие кошки, красивые кошки, уродливые кошки, персидские кошки, сиамские кошки, пекинские кошки, бесхвостые кошки, дикие кошки, домашние кошки и, наконец, кошки маленького старичка, а среди них таращил на все это свои огромные голубые глаза Гобболино — ведьмин котенок!
О Господи! — говорил о себе, глядя на бесчисленных кошек, которые сидели на бесчисленных подушках всех цветов радуги. Да разве нас хоть кто-нибудь заметит, когда вокруг такое блестящее общество?
Перед выставкой маленький старичок сказал своим кошкам, что он на них надеется, они должны все получить по призу, а Гобболино в первую очередь. И даже припугнул их, пообещав, что, если они останутся без наград, он перестанет давать им конину и вообще мясо и отберет у них бархатные подушки, а у Гобболино в первую очередь. Еще он пригрозил надрать им всем уши и выставить их всех на улицу, пусть живут сами по себе, как хотят и как умеют, и к Гобболино это относилось в первую очередь.
Сердце у котенка ушло в пятки при виде такого количества роскошных клеток: он вспомнил слова маленького старичка и подумал, что в окружении таких великолепных кошек на него никто из судей даже и не посмотрит.
Но другие кошки сидели столбиками, гордые и уверенные в себе. Каждая из них, в отличие от Гобболино, не сомневалась в своей победе.
Очень скоро кошки стали переговариваться с соседями, шепотки раздавались то здесь, то там.
— Простите, сударыня, что это за незнакомец приехал с вами? Этот черный, с несколько странной внешностью? Что-то я не могу припомнить его по предыдущей выставке.
С такими словами шелковистая шиншилла обратилась к даме персидских кровей, которая сидела рядом с Гобболино у старичка в комнате.
— Да, хозяин принял его в дом совсем недавно. Не могу сказать, что мы многое про него знаем. Но, по правде говоря… — тут она перешла на шепот, и Гобболино уже ничего не слышал, равно как и не слышал слов, которые шиншилла прошептала следующей соседке, а та — еще кому-то и еще кому-то, пока наконец по всем рядам клеток не пробежал невнятный, свистящий ропот и эхо под сводами ратуши не ответило ему:
